цесс или зависимость, рисунки зачастую бьыи так умело и -ху-
дожественно оформлены, что становились не вспомогательным,
а равноправным с текстом фактором, облегчающим понимание
тех явлений, к которым относились и которые призваны были
изобразить. Так же каллиграфически четко и аккуратно он вы-
писывал необходимые выражения во время лекций для студен-
тов, причем делал это с такой скоростью, которая позволяла все
воспроизвести в конспекте. О ясности изложения говорить не
приходится - она всем знакома по его статьям и особенно кни-
гам.
Когда оглядываешься назад, время, и так текущее быстро.
сокращается и многие даты как бы уплотняются. Память уже не
столь избирательна, чтобы отчетливо сохранять детали событий
и их точное положение на временной оси. Подобное свойство
памяти находится в полном соответствии с законом Рибо. со-
гласно которому чем старше человек, тем хуже запоминает от-
носительно недавние события по сравнению с более отдаленны-
ми.
Что же происходило дальше? Дальше шли годы, мы под-
росли и, надеюсь, немного поумнели, стали докторами, у нас
появились свои аспиранты. Но , разделявшая нас и А-эСа,
как и его роль в нашей жизни, нисколько не уменьшились. Он
оставался для нас патриархом, истиной в последней инстанции,
эталоном отношения к работе.
В 1973-м, если не ошибаюсь, году из-за произошедшей в
Украине смены партийного руководства Давыдов внезапно для
всех (меня уж совершенно точно) был назначен (с последующим
избранием) директором ИТФ и пробыл в этой должности до
марта 1988-го года, когда переступил предельный (согласно Ус-
таву АН УССР тех лет) для этой должности возраст и получил
статус Почетного директора ИТФ. Как это ни парадоксально,
времяемкий пост директора не отразился на колоссальной науч-
ной производительности А-эСа (без каких-либо скидок на годы
те же слова можно отнести и к его последнему, <последиректор-
скому>, периоду). Ежегодно он продолжал выдавать <на гора>
167
статьи (до 10-12-ти, причем большую часть без соавторов), пи-
сать книги. Для максимального сохранения привычного ритма
работы ему пришлось оставить лекции в университете, и они,
по-видимому единственное, чем он вынужден был пожертво-
вать. Во всем остальном темп жизни не претерпел никаких из-
менений.
Как это ему удавалось, сказать практически невозможно.
Может быть. причины кроются в <нечтении> художественных
произведении или удачно подобранных заместителях -
В.И. Овчаренко, а после его кончины - В.Я. Антонченко? Но
это было бы слишком простым объяснением. Недостаточным
будет сказать и то, что он много работал. И в среде научной ин-
теллигенции не редкость встретить почти ничего не (или мало)
читающих и в то же время очень усердных и работоспособных
людей. Но и они могут иногда расслабляться, предаваясь како-
му-то виду отдыха от основной своей деятельности. Здесь же
складывалось впечатление, что А-эС не знал, что такое лень -
свойство, присущее многим одаренным личностям, да и обык-
новенным людям тоже. Могу предположить, что даже не сама
работоспособность и любовь к труду, а именно умение без пере-
рывов результативно работать одна из сильнейших сторон да-
выдовского призвания.
Я думаю, что было органичное и не часто встречающееся
сочетание истинного таланта 4>изика с даром писателя. Жажда
познать что-то еще и поделиться этим с другими, генерировали у
А-эСа процесс мышления и - как следствие - безостановочно-
го писания различных текстов, которые практически всегда бы-
ли легки для чтения и понимания читателем, а потому пользова-
лись неизменным спросом в физическом сообществе. За столом,
в непрерывной, я бы образно сказал, запойной, работе, А-эС
проводил все свое время, за исключением часов, когда он был
занят чем-то другим (в частности, заседаниями, где он не мог не
быть), что, по его словам, лишь мешало работе. При этом он
никогда не жаловался на усталость или отсутствие настроения
168
работать; если же такие слова звучали, то. наоборот, значили,
что его кто-то или что-то отвлекли от работы. За тем же столом.
в напряженной подготовке новой и, как он надеялся, всесторон-
ней по охвату предмета книги о нелинейных явлениях, настиг
его инфаркт, который после недолгого лечения он, увы, пере-
жить не смог.
Его, без преувеличения, подвижнический труд в 1982-ом
году - в день 70-тилетия - был отмечен Звездой Героя. На
торжественном заседании и чествовании А. С. Давыдова в ИТФ
по этому случаю академик С.И. Пекар в своем выступлении,
обращенном к юбиляру с характерными для него основательно-
стью и серьезностью среди прочего отметил:
- Я согласен с формулировкой Указа, что вы Герой тру-
да.
В этих словах нашло свое краткое, но емкое выражение то,
как воспринимался Давыдов его коллегами, или, другими сло-
вами, физиками-теоретиками, не меньшего масштаба, чем он
сам. А они-то могли легко оценить и немыслимое трудолюбие, и
по-настоящему героический давыдовский КПД, когда не только
достаточно высокое должностное положение, но и ни признание,
ни премии, ни даже возраст не отражались на его <производст-
венных показателях> и редкой работоспособности. И на вопрос,
можно ли следовать такому примеру, приходится, если быть
откровенным, отвечать констатацией, что, скорее всего, нет, ибо
такие индивидуальности, как А-эС, неповторимы, причем по-
следнее касается практически всех его сторон. Да и может ли
копия превзойти оригинал?
А-эС был необычайно организованньм человеком, жил по
достаточно хорошо установленному распорядку. Энтропия его
жизни, как мы иронизировали, была близка к нулю. Почти все-
гда было известно (поскольку он не имел привычки делать из
этого тайну), где он находится и сколько пробудет. С ним было
исключительно легко договориться о встрече: будучи человеком
169
слова, на назначенную встречу он никогда не опаздывал и, более
того, очень часто приезжал в институт немного раньше назна-
ченного срока и в таких случаях по телефону (или через секре-
таря) сообщал, что уже на месте и ждет.
Когда же что-то препятствовало договоренности, он преду-
преждал заранее и, не ссылаясь на занятость или неопределен-
ность, точно называл время нового свидания. График его пре-
бывания в институте также был предельно прост и практически
неизменен - 3-4 раза в неделю в первой половине дня. Сюда
входили и обязательные еженедельные семинары по средам, а
после избрания директором - по понедельникам, так как среда
была днем, когда проходили заседания Президиума Академии
наук, которые ему иногда приходилось посещать. Понедельник
как семинарский день сохраняется в нашем отделе до сих пор.
В последние годы жизни А-эС, занимая в институте долж-
ность Почетного директора, стал сотрудником и одним из ис-
полнителей научной темы нашей лаборатории (а впоследствии
- отдела, по поводу чего справедливее было бы сказать - его
отдела). Как формальный заведующий могу засвидетельство-
вать, что это был идеальный <подчиненный>, который по пер-
вому требованию и без проволочек выполнял все, хотя для него
вовсе не необходимые, обязанности рядового научного сотруд-
ника, будь-то: сдача планов и отчетов либо участие в различных
мероприятиях (типа субботников), семинарах. Его безупречная
исполнительность была продолжением практически рефлектор-
ной привычки все делать сразу, стараясь ничего не откладывать
на потом. Количеством же своих собственных публикаций и
результатов А-эС мог спокойно заменить годовой отчет нор-
мального теоротдела средней численности.
170
Работал он. если иметь в виду чисто научную работу, толь-
ко дома6, и многими было замечено, что при попытке связаться
с ним по телефону он снимал трубку на первом звонке. Просто
телефон находился <под рукой>, среди бумаг и рукописей
А-эСа. Продуктивность его тоже была поразительная, поскольку
его секретарь по отдел)', Евгения Михайловна Заика, никогда нс
бывала без машинописной работы. Складывалось впечатление,
что создание новых текстов, питавшее, а не утомлявшее его,
было не столько целью, сколько способом существования Алек-
сандра Сергеевича.
И еще одна деталь - то ли опыт, то ли прирожденное чув-
ство языка помогали ему писать своим прекрасным, отчетливым
почерком практически окончательный текст, так как правил он
очень немного, причем это были, в основном, дополнения, свя-
занные со ставшими ему известными какими-то сведениями,
которые почему-то были пропущены, либо полученными им но-
выми результатами. Сам же текст, благодаря полной физиче-
ской ясности и порядку в голове, сопровождавшимся потрясаю-
щей способностью к простому изложению, был легок, емок и
понятен. Рука А-эСа тоже была исключительно быстрой. Удиви-
тельно, что при этом не было даже намека на графоманию, ибо
это были работы, содержавшие новые результаты, или переос-
мысление полученных ранее. Элементы компиляции присутст-
вовали лишь при написании обзоров и монографий.
Стремление поскорее вернуться к своем}' родному рабоче-
му столу приводило к TOiviy, что он в достаточно высоком темпе
проводил заседания Ученого или специализированного советов
ИТФ, всегда строго и энергично руководя происходящим. В ча-
6 Занятно, что при этом он достаточно строго следил за рабочей дисципли-
ной сотрудников ИТФ, требуя их присутствия на рабочих местах. Свое отношение
к регулярному нахождению кого бы то ни было на рабочем месте он аргументи-
ровал следующими словами:
- Дома ни у кого из вас нет таких условий для продуктивной работы, -
что было недалеко от истины, так как в новом здании ИТФ в Феофании даже
многие аспиранты имели отдельные комнаты.
171
стности, на защитах кандидатских и докторских диссертаций он
порой решительно вмешивался в выступления и соискателей, и
- еще более настойчиво - оппонентов, которые, не догадыва-
ясь о требовании Давыдова высказываться лишь по существу,
часто теряли нить своего подготовленного заранее отзыва. Было
забавно слышать вежливые, но все-таки твердые его реплики
типа <не повторяйтесь, об этом уже сказано>, <давайте ближе к
делу> либо <об этом можете не говорить, это не имеет отноше-
ния к диссертации>, а если вопрос повторялся, то со словами
<такой вопрос уже задавали> возможности еще раз ответить не
предоставлял.
Во второй половине 70-х годов я еще раз не использовал
шанс на совместную с А-эСом работу. Как-то, чуть ли не в ко-
ридоре, он спросил, не хочу ли я рассмотреть электронные воз-
бужденные состояния линейной молекулярной цепочки при
сильной связи электронов с фононами, кратко пояснив, почему
ему это кажется интересным. Я еще не успел даже посмотреть
литературу и подумать, о чем идет речь, как он, спустя неделю
или что-то около того, с явным удовольствием от полученного
им результата заявил:
- Пока вы раздумывали, я все сделал. На ближайшем се-
минаре расскажу.
Он действительно рассчитал собственные состояния и со-
ответствующие им деформации четырехзвенной молекулы. Этой
задачей он заинтересовал Николая Ивановича Кислуху, своего
аспиранта, и вскоре они опубликовали замечательную работу.
Она стала первой в серии последовавших за ней работ Давыдова
и его учеников, приведших в конце концов к открытию нового
физического объекта - <давыдовского солитона>, способного с
высокой эффективностью переносить энергию или заряд от точ-
ки к точке в физических и, что даже более существенно, биофи-
зических молекулярных системах. Давыдовскими солитонами
занимаются и изучают их свойства десятки, если не сотни, ис-
следователей во всем мире, в том числе в независимой Украине.
А началось все снова-таки с относительно простой задачи, необ-
172
ходимость решения которой, скорее, почувствовал, чем понял,
А-эС и не ошибся. Сначала простая задача, потом ее обобщение,
затем - перенос на'другие системы, и все, как на конвейере.
одновременно и обсуждается, и печатается, и развивается.
Случай как будто бы частный, но он соответствовал жиз-
ненной филосо4)ии Давыдова, которой он придерживался отно-
сительно творческого труда:
- Работа - процесс безостановочный. Могут быть и не-
удачные идеи, и даже ошибочные, но нельзя надеяться сделать
великую работу, отшлифовывая полученный результат до беско-
нечности. Получили что-то новое, интересное - не ждите, док-
ладывайте, публикуйте и работайте дальше.
Его слова: <Это не последняя ваша работа>, - слышали
многие его ученики и сотрудники ИТФ, пытавшиеся объяснить
задержку с публикацией желанием еще что-то получить, досчи-
тать. Сам он умел вовремя поставить точку и ему очень не нра-
вилось, когда кто-нибудь говорил, что любит считать, а не пи-
сать.
- Какой смысл в результате, если он не опубликован и о
нем никто не знает, - возражал А-эС. - К тому же, если идея
стоящая, то она обязательно придет в голову кому-то друго!\г>'.
Очевидно, что Давыдовские результаты <именного> класса
не приходили сами по себе и не падали, как <ньютоново ябло-
ко>, требуя долгой, а главное - глубокой и постоянной работы.
Поэтому, о чем я уже упоминал, долгое участие в различных
мероприятиях (кроме, правда, тенниса) А-эС воспринимал как
обременительное и бесполезное времяпровождение.
С другой стороны, сотрудники ИТФ хорошо помнят, как,
намереваясь поднять научный вес и значимость препринтов,
выпускаемых издательским отделом института, А-эС через Уче-
нью совет провел положение, согласно которому каждое пред-
ставление отделов на публикацию должен предварять общеин-
ститутский доклад. Одним из факторов, значительно увеличи-
вавших роль препринтов. являлся очень малый срок их выхода в
свет - всего 2-2,5 месяца, что способствовало утверждению
173
приоритета и облегчало распространение результатов авторов.
которые к тому же могли позволить себе такую роскошь, как
полное изложение в препринте всех необходимых деталей рас-
четов. Учитывая при этом, что препринт ИТФ признавался ВАК
СССР как одно из немногих изданий подобного рода, в котором
наравне с журналами могли излагаться основные результаты
кандидатских и докторских диссертаций, очередь на подобные
доклады не иссякала.
Неизменное присутствие на всех докладах самого Давыдо-
ва, во-первых, непререкаемого научного авторитета и, во-
вторых, могущего задать квалифицированный вопрос практиче-
ски из любой области теоретической физики, вносило некоторую
предварительную напряженность и нервировало многих доклад-
чиков. желающих произвести хорошее впечатление именно на
директора, который тут же решал <судьбу> автора. Результатом
неудачного выступления становилась непубликация даже вполне
добротной работы. С другой стороны, слова поддержки или
одобрения из уст А-эСа помогали многим - и молодым, и
опытным - сотрудникам института приобретать уверенность и
необходимый опыт краткого и ясного изложения собственных
результатов. Помню, что большинство из нас испытывало чув-
ство гордости, если доклад или высказанная в нем идея казались
А-эСу здравыми либо оригинальными, а его мнение высоко це-
нилось почти всеми. Оно создавало в ИТФ примат науки и на-
учных достижений перед всем остальным, а сами сотрудники
находились, если так можно выразиться, под давлением, застав-
лявшим постоянно трудиться. Давыдов, возможно, неосознанно,
но. без сомнения чувствовал, что человек, лишенный необходи-
мости работать, лишается возможности работать. Сам он эту
необходимость ощущал изнутри, развивая и приветствуя ее в
других.
А-эС внимательно следил за регламентом, который отно-
сился непосредственно к самим докладам, на которые выделя-
лось 15 мин., но сравнительно меньше ограничивал время на
вопросы, которым никогда не препятствовал, и обсуждение. По-
этому подобные заседания Ученого совета ИТФ, привлекавшие
весь научный состав института своей непредсказуемостью и ин-
тригой услышать оценку той или иной работы из уст такого вы-
174
дающегося универсала, каковым все считали и каковым в самом
деле был А-эС, могли значительно затягиваться. Нередко сам
Давыдов вступал в спор, который, бывало, вел не столько с док-
ладчиком, сколько с теми, кто работал в одной с докладчиком
области физики и разделял взгляды последнего. Все ждали и с
интересом наблюдали иногда сцены, когда свободная дискуссия
приобретала черты спектакля, в котором роль <один против
всех> нисколько не смущала А-эСа. При этом полемика была
полезна и активным, и пассивным ее участникам. С Давыдовым
действительно было интересно спорить, поскольку желая выяс-
нить истину, а не самоутвердиться, он, как правило, умел слы-
шать аргументы противоположной стороны и, в принципе, мог
признать свою неправоту. Пусть такое случалось нечасто, зато
было необыкновенно ценно и не только не снижало, а, наоборот.
повышало авторитет Александра Сергеевича среди сотрудников
ИТФ.
Но что интересно?
А-эС на таких заседаниях в отличие от многих других соб-
раний заметного нетерпения не демонстрировал, часто даже
инициируя обсуждения, чтобы полнее вскрыть новое. Не исклю-
чено, что эти неформальные заседания он рассматривал как
часть своей научной работы или же способ получения обширной
и свежей информации, ибо понимал, что большинство сотруд-
ников ИТФ все же работает на вполне приличном мировом
уровне.
Могу также засвидетельствовать, что некоторые вещи А-
эС не воспринимал, а так называемые модные он. создатель не-
скольких становившихся впоследствии таковыми направлений.
вообще не любил, если к тому же актуальность вопроса оказы-
валась главным достоинством доклада или выполненной рабо-
ты. Мысля конкретными категориями, он не всегда соглашался с
теоретическими предположениями, мог критиковать следующие
из них выводы. Но лично я не верю в его неспособность пони-
мать принципиально новое. Правильнее, думаю, сказать, что тот
или иной вопрос недостаточно убедительно либо слишком фор-
175
мально. бывало, излагался - он больше доверял физическим, а
не математическим аргументам, хотя, безусловно, можно при-
вести примеры его неправоты. Но в то же время нередко бывали
и случаи, когда А-эС, не одобрив доклад и не пропустив его че-
рез Совет, то есть не дав <добро> на публикацию препринта,
через день-два появлялся в институте со словами, обращенными
к автору (ам): <Результат верный, но Вы рассказывали не так,
как следовало, дело в другом.> Далее следовало пояснение, ко-
торое лично ему казалось более правильным, но уж, несомнен-
но, оно бывало много физичнее.
Вообще умение поставить последнюю точку в дискуссии
либо добиться желаемых решений, которые А-эС считал необ-
ходимыми или полезными, было одним из его наиболее харак-
терных человеческих качеств. Можно привести примеры, когда
ещ'. хотя, возможно- и нс без излишних затрат энергии, но уда-
валось убедить присутствующих, что принятое ими решение
имеет изъяны и требует пересмотра.
Так. однажды в ИТФ проводился конкурс научных работ,
для которого Ученым советом были выработаны и утверждены
голосованием соответствующие правила. Уже прошла научная
сессия, и Ученый совет собрался для окончательного голосова-
ния. Однако, появившись на заседании, А-эС неожиданно для
всех сказал, что Положение о конкурсе по какой-то причине не-
состоятельно и от него надо отказаться, приняв другое. Возра-
жения типа того. что правила во время игры не меняют и что
новыми будем пользоваться в будущем году, его не останавли-
вали. После бурных дебатов совет все же проголосовал за пред-
лагаемые Давыдовым изменения, и премии распределялись по
правилам, которые, таким образом, предварительно участникам
конкурса были неизвестны.
Подобный, но. может быть, даже более разительный слу-
чай имел место в жизни Отделения физики и астрономии НАН
Украины. На одном из заседаний бюро, на котором А-эС, прав-
да. не присутствовал, было проголосовано Постановление, ко-
176
торое ему показалось не таким, какое он считал бы справедли-
вым. Он добился повторного заседания, где с только ещ' прису-
щим напором и убедительностью сумел доказать, что предыду-
щее голосование было неправомочным ввиду того, что затрону-
ло интересы возглавляемого им института. И члены бюро, а это
такие же директора институтов, как и сам А-эС, разделили его
аргументацию и согласились переголосовать. Но самое главное
- повторное голосование оказалось таким, которого Давыдов
фактически и добивался.
Он был редким полемистом, умел просто, толково, без по-
зы и в то же время очень доказательно высказывать и отстаи-
вать свою точку зрения, всегда желая, чтобы его правоту приня-
ли и другие. Думаю, он знал о своем <бойцовском> темперамен-
те и своем искусстве оратора, поэтому, полагаясь на импровиза-
цию, - здесь же, по-видимому, крылся и корень его некоторой
в этом слабости - не готовил заранее ни Ученых советов, ни
других заседаний, где решались вопросы разной важности и
сложности. Я сказал слабость, так как временами наблюдал.
сколько эмоций и энергии он затрачивал на убеждение, если
слышал или ощущал сопротивление аудитории, поскольку физи-
ки-теоретики - это люди, как правило, творческие и способные
предлагать свои варианты. Путем же нескольких непродолжи-
тельных личных бесед с наиболее авторитетными членами Уче-
ного совета можно было бы <обратить их в свою веру>, тогда и
некоторые заседания проходили бы спокойнее. Но для А-эСа.
лидера по натуре и поведению, подобные встречи были бы не-
уместной тратой времени, которое он очень ценил. Он, насколь-
ко моп7 судить, никогда также не действовал кулуарно, а пред-
почитал открытые дискуссии, которые были его стихией и в ко-
торых он ощущал себя весьма естественно и комфортно.
Определенно всего этого, конечно, не знаю, но так мне
представляется.
177
Шли годы. но Давыдов изменялся очень мало. также оста-
валось неизменным и мое. и наше отношение к нему. Он сохра-
нял хорошую физическую - в прямом и переносном смыслах -
форму. Чего уж говорить, если после 60-ти он серьезно заинте-
ресовался биофизическими проблемами и предложил совершен-
но новый, оригинальный механизм сокращения поперечно-
полосатых мышц, учитывающий микроструктуру белковых мо-
лекул. Написал первую в мире книгу <Биология и квантовая ме-
ханика>. вызвавшую огромный интерес и у физиков, и у биоло-
гов самого разного профиля. При этом его знание биологической
терминологии поражало даже специалистов.
После 70-ти. точнее, почти в 75. он увлеченно отреагиро-
вал на открытие высокотемпературной сверхпроводимости и
снова-таки стал развивать свою модель, которая, отражая его
собственное понимание и видение этого явления, не вызвала
всеобщего одобрения и не была. на что он. вообще говоря, наде-
ялся. принята на <ура>. Но недоверие коллег на А-эСа никогда
не действовало. Как это обычно бывало, выстроив свою концеп-
цию. он следовал ей без сомнений, более того. изложил ее в оче-
редной монографии.
Необходимо заметить, что по ходу своей жизни он не раз
бывал в ситуациях, когда его результаты поначалу не принима-
лись. но. в конце концов, она доказывала его, а не его оппонен-
тов правоту. и noTow к подобной реакции коллег имел опреде-
ленный иммунитет. Кроме того. он вообще следовал своей ин-
туиции. был уверенный в себе и в своих поступках человек, не
знающий сомнений, во всяком случае, не проявляющий их на
людях. Как заядлый трудоголик, который не прекращал занятия
своим любимым делом - наукой - практически ни при каких
обстоятельствах, своим критикам он отвечал лишь одним -
дальнейшей работой. И хотя развитая им с сотрудниками ориги-
нальная модель высокотемпературной сверхпроводимости всех
ожиданий Александра Сергеевича не оправдала, его самозаб-
венное служение и преданность науке, как я неоднократно по-
вторял. не могли не вызывать всеобщего уважения и восхище-
178
ния. Причем с годами его отношение к работе не претерпевало
никаких существенных изменений.
При этом я ни в коей мере не могу назвать Александра
Сергеевича нашим кумиром7. Он и сам этого не поощрял, по-
зволяя спорить с собой, не соглашаться, перебивать. А-эС не
был снобом или высокомерной персоной в примитивном значе-
нии этого определения, то есть не <надувал щёки> и не важни-
чал по пустякам, оставаясь в сущности простым и доступным
человеком. Как мне кажется, подобные манеры свойственны
тем, у кого - то ли дома, то ли на работе - что-то не ладится,
кто имеет комплексы или испытывает скрытую зависть к ре-
зультатам и успехам окружающих. Если же этих <чувств> нет и
всё, как говорится, нормально, для того напускная важность не
существенна. Тогда, казалось бы, и относиться к себе можно
хотя бы слегка иронически. Но вот чего у Давыдова не было,
того не было. Себя он воспринимал серьезно и в свой адрес не
иронизировал - мог сомневаться в других, но не в себе.
Недостаток сомнений иногда приводил А-эСа к поступкам,
с которыми мы не соглашались, но и предостеречь его от них не
умели либо не могли, ибо во всем, что делал, он бывал очень
решителен, целеустремлен и неудержим. Став, например, дирек-
тором, он с большим энтузиазмом начал открытую, гласную, но
излишне прямолинейную борьбу и избавился от 2-х (или 3-х)
экспериментальных отделов, которые появились в нашем теоре-
тическом институте. В принципе, он был прав, но полностью его
действия справедливыми признать трудно: во-первых, люди,
которые в них работали, виноватыми в том, что оказались в
ИТФ, не были, а во-вторых, в этих отделах работали и неплохие
теоретики, которых как балласт рассматривать не следовало бы.
7 Были ли кумиры у него, сказать трудно, прямо он не высказывался. Но
исходя из его редких и разрозненных замечании, могу предположить, что он
очень высоко оценивал и безоговорочно ставил выше своих результаты
Н.Н. Боголюбова, Л.Д. Ландау и И.Е. Тамма. Все они занимались чистой наукой.
Возможно, поэтому он однажды произнес, что А.Д. Сахаров занимается <не тем>.
В Украине безусловным авторитетом для него служил Б.Е. Патон.
179
Однако Александр Сергеевич мнения о ком-либо или о чем-либо
практически не менял, и не был расположен к анализу ситуаций,
которые близкого отношения к физике не имели.
К психологическим тонкостям или нюансам он тоже не
был склонен и любви к ним не питал. И в науке, что можно
только приветствовать, и в жизни, что далеко не всегда бывает
оправдано, он был сторонником смелых, но достаточно простых
и прямых решений. Иногда его непосредственные и, как прави-
ло, прилюдные высказывания или оценки могли задеть, даже
обидеть человека, поскольку в полемике Давыдов не боялся и не
стеснялся острых выражений, но, надо отдать ему должное, ни-
когда не использовал грубых.
Крупный ученый и, несомненно, неординарная личность,
он был живым человеком со своими, как бы банально это не
звучало, позитивными и не очень чертами характера, причем
соотношение в пользу первых все же огромно. Упоминая, к
примеру, последние, можно было бы, ради справедливости, ска-
зать, что Александр Сергеевич иногда бывал излишне неравно-
душен и с большим трудом мирился с ситуацией, когда в той
области физики, где непосредственно работает он сам, кем-то
получен результат то ли более значимый, то ли выше оценен-
ный, чем его собственные. Вряд ли уместны примеры, но быва-
ли случаи, когда подобное отражалось на его настроении. Ко-
нечно, ни о чем не говорилось прямо вслух, однако по его со-
стоянию, репликам, поведению чувствовались очевидные рев-
ность и даже некоторое раздражение. К счастью, они бывали
краткосрочными и стимулировали новые поиски, поскольку
только работа возвращала его в обычное приветливое, бодрое и
оптимистическое состояние.
С другой стороны, то же отсутствие сомнений помогало
ему и служило фундаментом его, всегда меня сильно впечат-
лявшей, уверенности в том, что нет более актуальной научной
проблемы, чем та, которая его заинтересовала. Особенно сильно
это его качество проявлялось в его публичных выступлениях. Он
прекрасно докладывал и, предвидя либо вкушая успех, не за-
180
ставлял себя долго уговаривать, чтобы дать согласие на любую
встречу - со студентами, научными сотрудниками, даже парт-
аппаратчиками или чиновниками наивысшего ранга (последним
Давыдов где-то в начале 70-х годов по просьбе и в присутствии
Первого секретаря ЦК Компартии Украины Владимира Василь-
евича Щербицкого8 прочел несколько лекций о наиболее важ-
ных достижениях и перспективах физики).
Любой свой новый результат он всегда докладывал в ИТФ,
и я не знаю ни одного другого директора, который бы регулярно,
2-3-4 раза в год, выступал перед сотрудниками собственного
института с докладами о своих личных текущих конкретных
результатах, причем продолжалось это много лет. Меня же осо-
бенно удивляло и в то же время восхищало его умение <надца-
тый> раз вдохновенно и страстно рассказывать об одном и том
же. И чем больше была аудитория, а мне приходилось бывать на
его выступлениях с несколькими сотнями слушателей, тем с
большим блеском и эмоциональным подъемом он говорил, и
бывал в таких случаях неутомим. Для него каждое выступление
было, как первое, он отдавался докладам и умел одновременно и
нравиться аудитории, и владеть ею. Можно только отметить, что
после выступления он, что легко просматривалось, испытывал
удовлетворение, если слышал в свой адрес хвалебные слова вос-
хищения, любил их; при этом вьфажение его лица становилось
особенно довольным, а улыбка - сияющей.
Но многократные выступления никоим образом не значи-
ли, что он <крутил одну и ту же пластинку>. Нет, он учитывал
категорию и уровень подготовки присутствующих, профиль их
занятий и тщательно готовился к докладам, в которых всегда
хотел, кроме содержания, еще чем-то блеснуть. Биологов ему
удавалось, как я упоминал, изумить доскональным знанием их,
прямо скажем, непростой и громоздкой терминологии, экспери-
ментаторов - пониманием тонкостей каких-то новых измери-
тельных методик, школьников и студентов увлечь перспектива-
ми и важностью будущих физических открытий. Ну, а коллег-
8 Не могу настаивать и утверждать точно, но вполне вероятно, что это про-
исходило немного раньше, когда он занимал пост главы Правительства УССР.
181
теоретиков А-эС сражал, бывало, тем, что его аргументы в поль-
зу своей собственной точки зрения были не типа общепринятых
- <кто-то доказал>, <там-то показано>, а персональными - <я
вычислил>, <я получил>, <я рассмотрел>. Это соответствовало
действительности, так как в течение своей достаточно продол-
жительной научной деятельности А-эС успел плодотворно и с
признанным успехом потрудиться в нескольких областях теоре-
тической физики от теории элементарных частиц и ядра до тео-
рии жидкостей и кристаллов, не говоря уже о биологии.
Кроме того, в таком поведении, казалось бы, иногда не-
сколько преувеличивающем реальную величину собственного
вклада, думаю, находило своеобразное отражение такая харак-
терная черта Давыдова, как умение взять ответственность на
себя, а не списывать её на кого-то другого. Если он за что-то
брался либо что-то выносил на суд общественности, то практи-
чески никогда - ни в науке, ни в жизни - не использовал
звучные имена для подкрепления или защиты своей позиции и
ничьим авторитетом не прикрывался.
Или такой эпизод. Однажды, после его, как всегда, успеш-
ного доклада в киевском Институте физики, я спросил:
- Александр Сергеевич, зачем вы потратили лишнее вре-
мя на аналитические свойства функций Грина? Ведь это вовсе не
обязательно рассказывать экспериментаторам.
- Чтобы они не подумали, что все так просто, и уважали
теоретиков.
Думаю, на самом деле, его ответ носил немного шутливый
оттенок, но ведь все знают, что <в каждой шутке есть доля прав-
ды>.
О Давыдове можно вспоминать еще и еще, но завершить
хотелось бы забавной историей, свидетелем и пассивным участ-
ником которой мне пришлось стать. Дело происходило осенью
1989-го года в Алма-Аты, куда Александр Сергеевич был при-
глашен для участия во Всесоюзной конференции по физике низ-
ких температур и выступления с докладом о предложенной им
182
модели высокотемпературной сверхпроводимости. О пребыва-
нии А-эСа в Алма-Аты узнал его бывший аспирант Тулеген Аб-
дисагиевич Кожамкулов, сотрудник Института ядерной физики
АН Казахстана, взявшийся сопровождать Давыдова и показать
достопримечательности своего родного города, познакомиться с
которыми А-эС пригласил и меня. В частности, мы посетили
высокогорный каток Медео, конезавод, мечеть, были на экзоти-
ческом для нас обеде у муфтия, где пришлось, принимая пищу,
сидеть и даже полулежать на полу. Но главным местом, привле-
кавшим тогда гостей столицы Казахстана, были недавно постро-
енные прямо в центре города роскошные бани. попасть в кото-
рые без протекции было так же проблематично, как, скажем, в
Третьяковскую галерею или Эрмитаж. Но Кожамкулов взялся
устроить такую <экскурсию> и действительно достал билеты на
12 часов дня - на более удобное время билетов не было, а через
день-два мы уже отбывали домой.
Чтобы с пользой провести утреннее время до начала <бан-
ных процедур>. Кожамкулов предложил нам посетить универси-
тет. Приблизительно час или полтора мы ходили по физическо-
му факультету, побывали в исследовательских лабораториях,
аудиториях, библиотеке. Студенческие занятия уже начались,
так что всюду было много людей - студентов, аспирантов, пре-
подавателей. которым Кожамкулов, желая сделать А-эСу прият-
ное, громко задавал один и тот же вопрос:
- <Квантовую механик}'> Давыдова знаете?
Часть людей, не понимая, к чем)7 относится вопрос - соб-
ственно к книге или к предмету, сдержанно молчала, но всегда
находился кто-то, кто кивал головой либо говорил:
- Да, конечно, знаю.
Тогда Кожамкулов с сияющей улыбкой, показывая на Да-
выдова, восклицал:
- Вот Давыдов.
Тут же начинались приветствия, радостные рукопожатия,
вежливые вопросы и, конечно, все выражали изумление, что
183
перед ними живой классик. А один или два раза даже не обош-
лось без автографа, и А-эС где-то расписывался.
В общем, наш поход в университет превратился в чество-
вание Александра Сергеевича, который услышал много лестных
слов и пожеланий. Постепенно время подошло к 12-ти, и мы
оказались в мраморном строении с несколькими входами в рус-
скую, финскую и турецкую бани. Не помню, в какую именно у
нас были билеты, но мы прошли в собственно банные помеще-
ния, первым из которых, как это обычно бывает, служила душе-
вая.
Раздевшись и получив по тазику и мочалке, мы стали вхо-
дить в большой и светлый зал, где до или после парилки мылось
довольно много обнаженных мужчин. Не успели мы еще осво-
иться и присмотреть свободные места, как вдруг Кожамкулов
стремительно бросился к полностью намыленному - и как он
его только узрел? - человеку, стоявшему под душем, и, похлопав
его по плечу, громко из-за шума воды задал тот же вопрос:
- <Квантовую механику> Давыдова знаешь?
Из-под плотных потоков воды, отдуваясь от мыльной пе-
ны, высунулась половина сморщенного лица с одним открытым
глазом, вьфажавшим удивление и недовольство оттого, что кто-
то <засек> его владельца в бане в рабочее время. Узнав, однако,
коллегу и увидев, что тот в таком же <одеянии Адама>, человек
пришел в себя и, осознав или же нет смысл вопроса, моргнул
глазом. Кожамкулов, считая, что его поняли, стал показывать
рукой на стоявшего рядом совершенно голого пожилого посети-
теля в шерстяной, спортивной шапочке на макушке. Последний,
поскольку следующую фразу мог легко вычислить, стесненно
прикрывал банной шайкой область живота и ниже - ведь без
брюк и галстука его, классика, могут и не признать - и уже
слышал пронзительный возглас:
- Во-от он!
184
Человек снова высунул, теперь умытое, лицо из водяных
струй, более или менее, осмысленным взглядом, но недоверчиво
посмотрел на Давыдова, слегка улыбнулся и с едва различимым
кивком головы молча скрылся в льющейся воде.
Мы прошли дальше в парную, и А-эС, порядком ошалев-
ший от своей популярности и искренних проявлений любви и
уважения, взобрался по небольшой лестнице на полку и, устало
утирая шапочкой вспотевшее лицо, с явным удовлетворением и
абсолютно серьезно произнес:
- Вот, даже здесь меня знают.
Остается добавить, что этой невыдуманной историей из
жизни Давыдова я поделился на его 80-летии, и она была при-
знана самой смешной из всех рассказанных о нем и при нем в
тот теплый и памятный вечер. Он тоже весело и от души смеял-
ся.
Скоро минет десять лет, как Александра Сергеевича нет с
нами. Вокруг за прошедшие годы столько всего изменилось, что
так метко отразил Иосиф Бродский в стихах, вынесенных в эпи-
граф. И не только в жизни вообще, но и в составляющей ее
часть науке, которой наш Учитель служил и, не побоюсь таких
слов, отдал всего себя, к чему в ней стремился и даже олицетво-
рял. Вместе с ним безвозвратно ушли личное общение, его сове-
ты, критика, поддержка. Но зато независимо ни от каких мета-
морфоз нас постоянно сопровождают его образ и замечательные
книги, а также демократизм в научном общении и антидогма-
тизм, если того требуют факты, преданность науке, созданная
им чистая моральная атмосфера, безупречная внутренняя куль-
тура в отношениях и... память - благодарная память его уче-
ников, за которых, очень хотелось бы тешить себя надеждой,
ему не было бы стыдно.
185
