Александр Сергеевич Давыдов,
каким я его знал и помню
В. М. Локтев
А/мр больше не тот, что был
прежде, когда е нем царили страх, абажур,
фокстрот.
кушетка и комбинация, соль острот.
Кто думал, что их сотрет,
как резинкои с бумаги усилья карандаша,
время? Никто, ни одна душа.
Однако время, шурша,
сделало именно это...
(Иосиф Бродский)
Время идет быстро, многое изменяется и в нас, и в окру-
жающем пространстве, но некоторые люди и события всегда с
нами, и приближающееся 90-летие Александра Сергеевича Да-
выдова - 26 декабря 2002 года - хороший повод, чтобы
вспомнить и написать свои впечатления о человеке, ставшем для
меня Учителем. <Перемещаясь> - иногда весьма хаотически -
по жизни, мы сталкиваемся со многими, зачастую, безусловно,
выдающимися (особенно, если иметь в виду научную среду)
людьми, у многих чему-то учимся, что-то перенимаем, следуем
чьим-то советам или наставлениям, берем, как говорят, на воо-
ружение чей-то опыт, но учителями по большому счету называ-
ем не многих. Их по существу и не может быть много, и для ме-
ня такими стали незабываемые Александр Сергеевич Давыдов и
Антонина Федоровна Прихотько. Ниже мне бы хотелось отдать
дань уважения первому из них, или, если здесь вообще уместно
ЛОКТЕВ Вадим Михайлович - сриэик-теоретик, член-
корреспондент ИЛИ Украины, заведующий отделом Инсти-
тута теоретической ершики им. Н.Н. Боголюбова НАН Украи-
ны. Киев, Украина
126
такое определение, моему главному учителю Александру Сер-
геевичу Давыдову - А-эСу, как его в его отсутствие практиче-
ски все всегда называли.
Ко времени моего знакомства с ним осенью 1967 года я
уже множество раз слышал и произносил его имя, ибо <Кванто-
вая механика> А.С. Давыдова была среди основных (если не
основным) пособий по этому предмету. Но мне и в помине не
было известно, что автор этого доходчиво написанного, переве-
денного, как я впоследствии узнал, на более чем десять языков и
выдержавшего многократные издания, учебника, в котором уди-
вительная простота языка совмещалась со строгостью и ясно-
стью изложения предмета, не только здравствует, но и живет в
моем родном городе Киеве. Более того, место его работы нахо-
дится неподалеку от того, где проходит практически все учебное
время студентов университета, - красного, в те годы главного,
корпуса КГУ им. Т.Г. Шевченко. Но - все по порядку.
Став студентом IV-ro курса физического факультета КГУ,
точнее - кафедры теоретической физики, при распределении по
будущим местам курсовой, пред- и дипломной практики я сам
попросил направить меня к очень известному (в том числе, сре-
ди студентов нашей кафедры, которым он читал лекции по тео-
рии функций Грина) и действительно блестящему физику-
теоретику Михаилу Александровичу Кривоглазу в Институт ме-
таллофизики АН УССР. Он согласился и был утвержден руко-
водителем моей курсовой работы. Однако оказалось, что он пи-
сал очередную монографию, был в связи с этим чрезвьяайно
занят, тратить свое драгоценное время на незнакомого ему сту-
дента не мог и, как это нередко бывает, решил, что будет полез-
но, если тот (т.е. я) некоторое время поучится азам профессии у
кого-то менее загруженного работой, определив для непосредст-
венного общения с, откровенно говоря, еще слабо подготовлен-
ным субъектом одну из сотрудниц своего отдела. Скорее всего, с
учебно-педагогической точки зрения его соображения были пра-
вильны и оправданы, однако конкретный выбор (разумеется,
непреднамеренный) получился все же не вполне удачным. Как
127
показали наши с ней дальнейшие встречи, научное и человече-
ское общение типа учитель-ученик или преподаватель-студент
не устанавливалось из-за наших во многом противоположных
психофизических особенностей характеров. Она оказалась
флегматиком, могла долго и педантично, со многими повторами
(хотя, возможно, по сути - тщательно) пытаться ввести меня в
курс проблемы вообще и поставленной задачи в частности,
скрупулезно разъясняя что к чему. Мне же одни ее разъяснения
представлялись излишне подробными, другие - непонятными,
но в силу ее манеры медленно и немного нудно излагать как бы
самой себе, а не кому-то другому, спрашивать не хотелось. К
тому же я, признаюсь, переживал, что М.А. Кривоглаз не смог
(или не захотел) уделить мне свое внимание. Так или иначе, мои
посещения становились все реже и реже, хотя я (насколько умел
(?) в то время и в меру своего понимания) старался что-то само-
стоятельно считать.
Когда подошел срок сдачи курсовьк работ, мой непосред-
ственный руководитель заволновалась, а сделал ли я вообще
что-нибудь, если практически не появлялся. Я принес свои рас-
четы, но времени на детальную проверку у нее уже не остава-
лось, и мне был задан лишь один контрольный вопрос:
- А какова величина полученной поправки?
Как ни странно, и сейчас помню, что по порядку она со-
ставляла "1СГ4, назвав который я услышал:
- Это верный порядок. Можете писать курсовую.
В конце концов, она была написана, оформлена и защище-
на (к счастью для меня, оценкой <отлично>, поскольку от руко-
водителя я получил <хорошо>, причем в том учебном году в
группе теоретиков из 12 человек было всего две или три <пятер-
ки>). Лето перед V-ьгм курсом, однако, было немного омрачено
волнением о возникшей, как я себе сам представлял, неопреде-
ленности с местом прохождения дипломной практики в том
смысле, что вряд ли М.А. Кривоглаз выразит желание руково-
дить ею, или фактически - человеком, столь посредственно
зарекомендовавшим себя, и что следовательно все предстоит
128
начинать сначала. Но как? Сомневаюсь, чтобы у меня хватило
решимости просить смены руководителя - все же имя
М.А. Кривоглаза было популярно и авторитетно, а уйти - зна-
чило бы проявить научную и душевную слабость да и оказаться
в глазах других - студентов, преподавателей - несоответст-
вующим его требованиям или критериям. Тем не менее, оста-
ваться его дипломником лишь формально, повторив сценарий
выполнения курсовой работы, скажу по правде, очень не хоте-
лось.
И здесь случилось (воистину от слова <случайно> то. что
иначе, чем подарком судьбы, назвать не могу.
Зайдя, перед началом 1-го семестра своего последнего сту-
денческого годичного периода, где-то 27-28 августа 1967 года, в
университет, чтобы узнать расписание учебных занятий да и
вообще новости, в деканате физфака мне сообщили, что заве-
дующий кафедрой теоретической физики Адоль4> Михайлович
Федорченко справлялся обо мне. Поскольку и деканат, и моя
кафедра находились, можно сказать, в соседних помещениях -
в коридоре второго этажа левого крыла красного корпуса -
потребовалось лишь несколько секунд, чтобы я оказался перед
ним. Увидев меня, Адольф Михайлович произнес буквально
следующее:
- С нового учебного года один из спецкурсов для теорети-
ков будет читать Александр Сергеевич Давыдов, но часов на
полставки профессора ему не набирается. Чтобы закрыть этот
вопрос, он готов взять неплохого дипломника. Не согласитесь ли
вы перейти от Кривоглаза к Давыдову?
Не могу припомнить точно, каковы были моя реакция и
слова на этот вопрос А.М. Федорченко на кафедре, ибо я плохо
себе представлял связь между <полуставкой и часами>. Согла-
сие. однако, было; оно выразилось тем, что, наверное, не позд-
нее, чем через 5-7 мин., которые потребовались на преодоление
расстояния между улицами Владимирской и Чкалова (теперь -
ул. Олеся Гончара), я уже входил в здание под ь 55а, где нахо-
дился Институт геологии АН УССР. Там, на последнем 4-ом
129
этаже, располагался тогда Институт теоретической физики, не-
давно созданный в АН УССР Николаем Николаевичем Боголю-
бовым и его учеником Виталием Петровичем Шелестом. Быстро
сориентировавшись, я увидел белую дверь с красной табличкой
<Заведующий отделом теории ядра академик АН УССР
А.С. Давыдов>.
В приемной, которая одновременно была и кабинетом за-
ведующего отделом, я был очень заботливо и даже в какой-то
степени заинтересованно принят секретарем А.С. Давыдова Ва-
лентиной Романовной Михайленко, мягко замедлившей мой
слишком резкий <фазовый> переход информацией о том, что в
данный момент Александр Сергеевич в Японии, вернется в на-
чале сентября, а в институте должен появиться 9-го. Уйти мне, к
моему удивлению, она не дала и по короткому коридору провела
меня в комнату аспирантов, где я познакомился с тогда, можно
сказать, юными, а ныне маститыми теоретиками Виктором
Яковлевичем Антонченко, Владимиром Николаевичем Макси-
менко и Андреем Иосифовичем Стешенко. Все они оказались
моими сверстниками, наше сближение не имело каких бы то ни
было <порогов>, и скоро мы уже общались легко и непринуж-
денно. Прошло много лет, но встречи того дня мне запомнились
достаточно отчетливо.
Отсутствие А-эСа в Киеве предоставило мне некоторое
время, чтобы прежде всего осознать, что передо мной открыва-
ется по сути уникальная возможность попасть в ИТФ, куда твер-
дотельшикам дорога, образно говоря, была заказана. Даже сту-
дентам было небезызвестно, что создавался этот институт для
решения наиболее фундаментальных проблем теоретической
физики и развития таких ее направлений, как физика элемен-
тарных частиц, квантовая теория поля, теория ядра, статистиче-
ская механика, астрофизика, новые математические методы. С
этой целью на физфаке одним из наиболее видных украинских
математиков и матфизиков и одновременно заведующим отде-
лом в ИТФ Остапом Степановичем Парасюком была организо-
вана специальная кафедра квантовой теории поля, привлекав-
130
шая самых одаренных и рисковых студентов. Естественно, по-
этому мы, студенты кафедры <просто> теоретической физики,
готовились как будущие специалисты в различных областях, в
основном, физики конденсированного состояния, и о работе в
ИТФ могли только мечтать. К тому же практически все прочие
киевские институты физического профиля, в большей или
меньшей степени, разрабатывали вопросы теории твердого тела
и были заинтересованы в молодом пополнении. Сам
А.С. Давыдов был приглашен в ИТФ как теоретик-ядерщик,
чтобы возглавить названный выше отдел теории ядра. К слову,
все упомянутые выше аспиранты его отдела тоже были ядерщи-
ками. Но снова-таки <случайно> физика твердого тела, а вернее
- теория молекулярных экситонов, по существу всемирно про-
славившая А.С. Давыдова не меньше, чем его работы по физике
ядра и учебники <Теория атомного ядра> и <Квантовая механи-
ка>, оказалась в то время в поле его основных научных интере-
сов. И даже немного больше, поскольку вопросы ядерной физи-
ки изучались в отделе, главным образом, силами его учеников
- Виктора Ивановича Овчаренко и Геннадия Федоровича Фи-
липпова - и аспирантов, а сам А-эС после некоторого перерыва
снова начал концентрировать свое внимание на различных во-
просах физики твердого тела. Правда, в отделе работали доста-
точно известные физики-твердотельщики - лауреат Ленинской
премии Андрей Федорович Лубченко и Иван Петрович Дзюб, но
тогда об этом мало кто был осведомлен, особенно в студенче-
ской среде. В общем, насколько я помню, мысли о том, что ве-
роятность работы в элитном, как повсеместно считалось, ИТФ
не следует считать равной нулю, сильно возбуждали меня, пугая
- из-за <не того> профиля моей будущей специализации - и
питая надеждами одновременно.
Несмотря на охватившие меня переживания, вызванные, в
том числе, и моим явно неудавшимся опытом сотрудничества с
М.А. Кривоглазом, я все же мобилизовался и съездил к нему,
чтобы рассказать о событиях последних дней - как-никак, Ми-
хаил Александрович согласно договоренности, а возможно, и
131
документально продолжал оставаться руководителем моей ди-
пломной работы, по крайней мере, мог так резонно считать.
Ощущая вполне понятную неловкость, я появился перед ним и
был очень обрадован, что он совершенно спокойно, без видимо-
го сожаления выслушал мое <ненаучное> сообщение (по-
видимому, характеристика, которая была ему дана на меня, дру-
гую его реакцию и не предполагала). Когда я кончил свои сбив-
чивые, извинительные пояснения, что сам я ничего не предпри-
нимал и что все случилось помимо моей воли. он попытался
меня поддержать и успокоить, такими словами:
- На самом деле. вам повезло. Александр Сергеевич пре-
красный руководитель. Если он действительно намерен вас
брать, то следует без колебаний принимать его приглашение.
Оно-то на момент нашего разговора как раз отсутствовало!
Но тогда это казалось мне не важным. Важно было только то,
что говорил ли Михаил Александрович искренне или же это был
жест вежливости с его стороны, он вряд ли мог сам догадывать-
ся, насколько в своем прогнозе о везении он окажется прав. Да-
же больше, ибо это было не просто везение, а счастье 'попасть к
знаменитому А. С. Давыдову, еще находясь на студенческой
скамье.
Хочу сказать, что в последующие годы у меня сложились
вполне хорошие, чему всегда я был очень рад, отношения с Ми-
хаилом Александровичем. Мне неоднократно и с большой поль-
зой для себя представлялась возможность обсуждать с ним раз-
личные научные вопросы, а также докладывать на руководимом
им семинаре в ИМФ, я много лет сотрудничал и сотрудничаю с
его учениками - Михаилом Алексеевичем Ивановым и Юрием
Генековичем Погореловым,
Разумеется, я полностью отдаю себе отчет в том, что почти
все, что написано выше, не имеет не только прямого, но даже
мало косвенного отношения к Александру Сергеевичу, о кото-
ром мне хочется здесь рассказать. Но иначе у меня не получает-
ся цельного изложения. Некоторую долю оправдания я вижу
лишь том, что без подобной <преамбулы> невозможно предста-
132
вить невообразимую последовательность событий, в результате
приведших лменя в среду тех, кто на протяжении многих лет мог
слышать и наблюдать такую нестандартную, а лучше сказать -
уникальную личность, как Александр Сергеевич Давыдов, и
главное - беспрепятственно общаться с ним. С другой стороны,
кажущиеся ненужными автобиографические сведения - неиз-
бежный атрибут любых воспоминаний, не могущих при этом не
быть субъективными, что, полагаю, и составляет их основную
ценность. Кем бы ни был объект воспоминаний, его влияние на
себя мы ощущаем и осознаем индивидуально, через призму со-
бытий. участниками либо свидетелями которых нам выпадает
быть. А это и общие дела, и какие-то разговоры, встречи, просто
переписка. Здесь, само собой разумеется, остается неразреши-
мой проблема, как избавиться и собственного присутствия.
Только вопрос, нужно ли?
Наконец, казавшееся томительным ожидание закончилось,
и наступил долгожданный день . Он оказался солнечным, и,
помню, я пришел до названного мне часа появления А-эСа в
институте. Постучавшись и приоткрыв уже знакомую дверь, я
просунул голову внутрь, чтобы спросить, приехал ли Александр
Сергеевич и будет ли сегодня, как услышал слова, произнесен-
ные его характерным, слегка скрипучим, но очень приветливым
голосом:
- Проходите, молодой человек.
А-эС был уже на месте, и складывалось впечатление, что
он ждал меня. Даже, если оно было обманчивым, то уж точно
был информирован. Он пригласил меня к столу, предложил
сесть и без всяких проволочек и ссылок на занятость начал
спрашивать, кто я, откуда, как учусь (позднее мне стало извест-
но, что Александр Сергеевич явный приоритет отдавал отлич-
никам и могу заметить, что сам он - тоже <круглый> отличник
- всегда и во всем стремился быть первьм или лучшим). Все
говорилось просто, открыто, без всякой видимой демонстрации
своего уровня либо положения, а они-то у Александра Сергееви-
ча были.
133
Несмотря на огромную интеллектуальную дистанцию, та-
кая беседа <на равных> постепенно привела к тому, что манд-
раж (или, как теперь, выражаясь научно, говорят, стресс), кото-
рый я поначалу испытывал, улетучился и единственное, что,
помнится, меня смущало, - это присутствие уже знакомого
мне, но постороннего (в сложившейся ситуации) человека -
Валентины Романовны, с которой, как я говорил, А-эС <делил>
свой кабинет и которая таким образом ненароком становилась
свидетелем и слушателем всех (включая научные) его разгово-
ров. (Лично я не слышал, чтобы он просил ее оставить его на-
едине с посетителем, хотя иногда, чувствуя необходимость, она
деликатно выходила.)
Для полноты картины скажу, что войдя в кабинет
А. С. Давыдова, я увидел сидевшего за столом слегка загорелого,
бритоголового, моложавого, улыбчивого человека. Несколько
смуглый цвет его кожи, по-видимому, отражал крымское, как
потом выяснилось, происхождение и проведенное на юге детст-
во. Полный же облик А-эСа да и все остальное в нем были столь
гармоничны, что, например, шевелюра могла бы, уверен, только
испортить его внешность и создаваемый им в целом образ. Впо-
следствии я наблюдал Александра Сергеевича в разных состоя-
ниях и настроении, однако то, первое, впечатление не только ни
в чем в своей основе не изменилось, но почти сразу позволило
не столько понять, сколько почувствовать, что передо мной -
мой руководитель. Во всяком случае, хотелось, чтобы это было
так.
Может быть, здесь срабатывало все вместе взятое: всемир-
но известный ученый, академик, автор одного из наиболее лю-
бимых моих учебников по физике (имею в виду <Квантовую
механику>), к тому же доступный, приветливый и совсем не
важный. Кроме того, заведующий отделом в самом ИТФ, только
из Японии, т.е. какое-то время отсутствовал и, должно быть,
накопились дела, но никуда не торопится, спокойно разговари-
вает, задает вопросы, не отсылая, чего я все время подспудно
ждал, к кому-то из своих сотрудников. Его интерес ко мне даже
134
обезоруживал, и я <до скрипа в мозгах>, как мог старался участ-
вовать в разговоре, а не только односложно отвечать на вопро-
сы. Правда, сначала вместо ответа на вопрос об учебе я два или
три раза неуверенно протягивал ему зачетку, страстно желая,
чтобы он заглянул в нее, поскольку других аргументов <за> у
меня с собой не было. К моему огорчению, именно к ней он не
проявил ни малейшего интереса, но спрашивал о любимых
предметах, научных (?!) пристрастиях, вопросах, которыми я
намерен (!) или хотел бы заниматься. В последнем случае я не
совсем понял, о чем идет речь, и бойко ответил:
- Высокотемпературной сверхпроводимостью, - о кото-
рой узнал из только что прочитанной в журнале <Наука и
жизнь> увлекательной и, как обычно, интригующей статьи Ви-
талия Лазаревича Гинзбурга.
Давыдов немного удивленно, но вежливо улыбнулся и ска-
зал:
- Ну, этой проблемой я не занимаюсь и хотел лишь выяс-
нить, отдаете ли вы предпочтение ядерной физике или хотите
работать в области твердого тела?
Только эти две области теоретической физики были близки
ему, только в них он как исключительно обязательный и ответ-
ственный человек брался руководить дипломной работой сту-
дента, гарантируя ее высокий уровень и актуальность. Удиви-
тельно, но прошло несколько лет, и этот диапазон на моих гла-
зах стремительно расширялся, постепенно вбирая в себя физику
нелинейных явлений, некоторые вопросы биофизики и, наконец,
что для меня наиболее приятно ввиду некоторой причастности,
теорию сверхпроводимости. И везде, входя в новую область, он
становился заметной фигурой, завоевывая новый (вернее -
подтверждая уже имевшийся) авторитет и успевая <отметиться>
монографией.
Это действительно поражает меня до сих пор; более того,
чем старше я становлюсь, тем больше, ибо ему на момент моего
знакомства с ним было лишь немногим менее 60-ти, хотя, по-
вторю выглядел он всегда заметно моложе. Этому, конечно,
135
способствовал очень здоровый и планомерный образ жизни,
который вел А-эС. Интересно, что многие годы он совершенно
не употреблял ни вина, ни тем более других крепких напитков,
что неоднократно подчеркивал и всемерно пропагандировал. Но
на дружеском фуршете по случае своего 60-летия А-эС неожи-
данно для себя услышал слова Николая Михайловича Амосова,
что подобное воздержание в таком возрасте неразумно и по
многим биологическим причинам не надо полностью исключать
алкоголь из рациона. Заботясь о своей физической форме, кото-
рая ни в коей мере не должна быть фактором, препятствующим
работе, Александр Сергеевич с той поры на разных застольях
всегда вьшивал пару неполных рюмок коньяка или вино, хотя,
не сомневаюсь, удовольствия при этом не ощущал. Будучи по-
следовательным прагматиком, он исходил лишь из целесообраз-
ности и необходимости. Точно так же, с позиций здоровой по-
лезности, он относился к теннису, занимаясь которым всячески
избегал игры на счет. Странно, но такое отношение не перено-
силось на бадминтон; в нем, чувствуя себя сильнее среднестати-
стического физика, А-эС, наоборот, предпочитал азартную игру
до победы и, как правило, легко достигая ее, радовался, как ре-
бенок.
... Так вот, на его вопрос о моих собственных научных ин-
тересах, о чем без улыбки вспоминать нельзя, пришлось недо-
умение вьфазить мне, так как мне казалось, что согласно учеб-
ной <привязке> к твердотельной кафедре выбора у меня быть не
может, о чем я и сказал.
- Это не имеет никакого значения, - парировал Давы-
дов, - и на стадии диплома можете выбирать что угодно.
Я не был готов к подобной дилемме, поэтому <решил> её
простейшим образом:
- Ну, тогда я выбираю твердое тело, оно мне нравится
больше, - как можно увереннее для убедительности заявил я и,
должен сказать, не было случая, чтобы я испытывал сомнения
или сожаления по поводу произнесенных мной тогда слов.
136
- Хорошо, - сказал Александр Сергеевич и извлек из
стопок бумаг на столе оттиск какой-то работы. - Я тут рас-
смотрел поглощение света молекуляршдм кристаллом в 'при-
ближении сильной связи, но не учел изменения колебательных
частот при возбуждении. Его можно и нужно учесть; в этом и
будет состоять ваша конкретная задача. Резонансное взаимодей-
ствие должно быть несущественным и его, по-видимому, можно
опустить.
Если сказать, что из услышанного я хоть что-нибудь понял,
значит сильно преувеличить, поскольку не понял ничего, а чего-
либо еще А-эС не пояснил. Статья перекочевала из его рук в
мои, и со словами:
- Ну, что ж, молодой человек, если будут вопросы, не
стесняйтесь, спрашивайте, - он всем своим видом дал понять,
что свидание, итогом которого лично я не мог быть не доволен,
окончено.
Это его <молодой человек> сопровождало меня долгие го-
ды. Именно меня он так чаще всего почему-то называл, хотя
многих других сотрудников своего отдела - Сашу, Эльмара,
Юру и т.д. - по именам. Возможно, его смущало неточное со-
ответствие между моим полным именем Вадим и другим, кото-
рое обычно использовалось, - Дима, или что-то другое, но ме-
ня, помню, <неименное> обращение задевало и в таких случаях
я испытывал небольшое чувство досады. Лишь спустя какое-то
количество лет он стал называть меня по имени, а в последние
5-7 лет своей жизни часто проскальзывало (но именно проскаль-
зывало, а не твердо произносилось) <ты>. Такое, пусть редкое,
обращение я, тем не менее, расценивал как признание появив-
шейся человеческой близости, что было и лестно, и всегда очень
приятно. Здесь, возможно, уместно заметить, что он не любил
панибратства и вообще-то никогда не использовал обращение
<ть1> даже к студентам младших курсов. Мне даже трудно
вспомнить, а был ли кто-нибудь (члены семьи - не в счет), с
кем он был на <ты>, что, скорее всего, он унаследовал от своего
учителя Игоря Евгеньевича Тамма.
137
Еще одна его поведенческая черта, которую я, правда,
осознал лишь позже, проявилась уже при первой встрече. С ним,
к сожалению, никогда (точнее, практически никогда, если не
иметь в виду годы, когда он отошел от повседневной админист-
ративной работы), не удавалось после завершения научной либо
деловой встречи поговорить о чем-либо, не касавшемся предме-
та состоявшегося разговора, и сам он тоже не имел привычки
просто <поболтать>. Не считаясь со временем (в разумных, ко-
нечно, пределах) и не упоминая срочные дела (о таковых он, как
правило, предупреждал заранее), А-эС мог долго и подробно,
часто со свойственной ему импульсивностью, обсуждать интере-
сующую его физическую проблему. Но как только вопрос прояс-
нялся либо обсуждение подходило к концу, его внимание пере-
ключалось, он как-то смолкал, видимо, начинал думать о чем-то
ином и ничего не оставалось, как только уходить. Не заведешь
же вдруг разговор с академиком про книгу или театр, и анекдот
после экситонов, фононов или солитонов уместным не казался.
Кстати сказать, анекдоты в его исполнении мне слышать не
приходилось; да что там анекдоты - он, насколько я помню,
никогда не употреблял нецензурных слов, не произнес ни одной
пошлости. Но я и не помню, чтобы мы говорили о, к примеру,
семейных проблемах, взглядах', художественных или музы-
кальных вкусах, каких-либо (если не считать самых общих
фраз) политических событиях, статьях ненаучного характера.
Не буду утверждать, чтобы не исказить представление о
нем, что он был <не от мира сего>, это не так, и что подобных
тем для него не существовало вообще, но лично мне ничего
близкого к таковым подробно обсуждать с ним не пришлось и о
Что касается взглядов, то с полной определенностью могу утверждать, что
Александр Сергеевич был убежденным атеистом, и я не единожды бывал свиде-
телем того, как он решительно пресекал любые попытки не поддающиеся разум-
ному осмыслению явления рассматривать как те или иные доказательства в поль-
зу возможного существования Бога. Он свято верил, что человечество, вооружен-
ное материалистическим мировоззрением, рано или поздно, сумеет все понять на
чисто научной металогической основе.
138
других мне что-либо из этой области разговоров не известно. То
ли они были ему безразличны, то ли отнимали время, но види-
мого интереса к чему-либо, кроме науки, он не проявлял. Я же
будучи лишь одним из его бесчисленных учеников и сотрудни-
ков, никаких <лишних> вопросов не задавал, хотя, теперь ловлю
себя на мысли, стоило. Среди многих крупных личностей, с ко-
торыми мне посчастливилось общаться, такого человека, как А-
эС, больше встретить не довелось.
Ни одного...
В связи с этим вспоминаю такой эпизод. Стоим мы - два-
три сотрудника его отдела - в коридоре ИТФ (речь уже идет о
новом здании института в Феофании) и спорим о какой-то новой
книге (не могу вспомнить, да и не имеет значения, какой) неда-
леко от кабинета А-эСа на 4-ом этаже, может быть, ожидая его.
Он вышел из лифта и по долетевшим до него словам понял, о
чем разговор.
- Александр Сергеевич, вы читали эту книгу?
- Нет, я книг не читаю, - без тени малейшей неловкости
и совершенно убежденно ответил он.
- Куда уж, вы их только пишете, - острил я, а он, улыб-
нувшись, скрылся за дверью.
Справедливости ради, замечу, что в период отпусков или
его редких болезней мы снабжали А-эСа свежей <художествен-
ной> литературой детективного, в основном, жанра, но как-то не
припомню, чтобы он делился впечатлениями о прочитанном.
Однако благодаря стараниям его жены Нины Ефимовны,
А-эС сравнительно регулярно бывал в кино, посещение которого
до сей поры вызывает у меня воспоминание об одной нашей
тоже характеризующей его и занятной встрече. Как-то (вероят-
но, в начале 80-х годов) моя супруга и я столкнулись в фойе ки-
нотеатра <Украина> с четой Давыдовых, сопровождаемой суп-
ругами Ниной Александровной и Геннадием Федоровичем Фи-
липповыми, как и мы, пришедших посмотреть фильм <По глав-
ной улице с оркестром>. Повод для беседы, конечно, восстано-
вить невозможно, но А-эС - естественно центральная фигура в
139
возникшей дискуссии - начал в присущей ему наступательной
манере убеждать мою супругу в том, что ей необходимо воздей-
ствовать на меня и заставить совершать пробежки ввиду явно
наметившихся признаков появления избыточного веса. Я отри-
цал большую эффективность упражнений, списывая все на гене-
тику', и кивал в сторону Филиппова, который, мол, себя не наси-
лует, но строен, как юноша.
Начался фильм, который мы смотрели на разных местах и
в котором (надо же!) один из героев под видом утренней зарядки
на воздухе бегал от жены к другой женщине. Когда после сеанса
мы снова сошлись, выходя из зала, моя супруга в продолжение
имевшего место спора немедленно задала вопрос:
- Александр Сергеевич, теперь-то вы поняли, почему я не
позволяю Диме бегать по утрам?
- Нет, - прозвучал совершенно серьёзный ответ и далее.
- а почему?
Видя по-детски наивное выражение лица и недоумеваю-
щий взгляд А-эСа, и Филипповы, и мы дружно рассмеялись.
Все это лишний раз подтверждает факт, что Давьшов, поч-
ти постоянно погруженный в состояние умственного анализа
различных физических ситуаций, беллетристику и фильмы рас-
сматривал лишь как короткий отдых от своей основной интел-
лектуальной работы. У него, мне думается, не возникало по-
требности сколько-нибудь серьёзно обдумывать либо поглощать
информацию, не имеющую касательства к той, которой и без
того была забита голова. Более того, свой формальный отпуск
он, как правило, использовал как время, свободное от всех своих
многочисленных обязанностей и нагрузок- но не от физики, за-
полняя его написанием книг, статей, обзоров или же пытаясь
обдумать вопросы, требующие особенно длительного и глубоко-
го, почти <интимного>, анализа. И чем больше он успевал сде-
лать, тем успешнее считался прошедший отпуск, тем лучше по-
сле такого <отдыха> А-эС, пребьшая в прекрасном настроении,
выглядел.
140
С годами к тому же я стал понимать, что для человека,
призванного и желающего что-то после себя оставить, есть. увы,
только молодость на приобретение различных знаний и усвоение
обширных сведений об истории и культурных достижениях че-
ловечества. Кроме того, истинно талантливые люди настолько
живут своей работой и творчеством, что во многом остальном
могут оказаться не столь интересными, как непосредственно в
профессии. Как тут не вспомнить В.В. Маяковского с его слова-
ми: <Я поэт, тем и интересен>. Или, возможно, многое другое
теряет для таких людей какой-либо смысл. И еще: с возрастом, в
чем я уже успел убедиться, мало-мальски серьезно заниматься
чем-либо вне работы всё труднее и труднее.
Думается также, что из-за его постоянной нацеленности на
обсуждение только, как говорится, производственных вопросов,
А-эС не вполне ясно представлял, как и чем живут многие (обо
всех снова судить не берусь) из его ближайших сотрудников,
каковы их семьи, есть ли житейские трудности. Конечно, как
директор он мог активно включиться и зачастую включался в
решение тех или иных бытовых проблем, но <спонтанного> ин-
тереса к ним не демонстрировал. Безусловно, он прекрасно знал,
в научном плане и чего стоит каждый из нас как
творческая единица, но все же за пределами работы его взаимо-
действие с нами сильно затухало. Мы же, невзирая ни на что,
его искренне любили и ценили. Он представлял собой яркий,
убедительный и очень привлекательный пример успешной карь-
еры <посредством> чисто научной деятельности. А его собст-
венное отношение ко всему, что может ей хоть чем-то помешать,
включая шахматы, карты или различные хобби, прекрасно вы-
разилось во фразе, которую он однажды бросил, узнав, что Са-
ша Сериков завел собаку - невероятных размеров дога Зуара:
- Ну, все. Саша для работы пропал.
В этом весь А-эС - при нем комфортно существовать мож-
но было лишь в таком же состоянии работы.
141
Возвращаясь снова к самому первому периоду своего пре-
бывания в ИТФ, могу сказать, что посещал институт практиче-
ски ежедневно, познакомился со многими его сотрудниками,
часто видел заместителя директора de jure, a de facto - дирек-
тора института В.П. Шелеста, который оказался всего на 5-6 лет
старше меня. Но главное - присутствовал на вступительных эк-
заменах в аспирантуру ИТФ 1967 года. А. С. Давыдов тоже имел
аспирантскую вакансию, которую занял уже упомянутьш выше
Александр Александрович (Саша) Сериков - один из, навер-
ное, самых блестящих учеников А-эСа не только 60-70-х годов,
но и, полагаю, вообще.
Он приехал из Москвы, где после окончания МФТИ ему
<зацепиться> не удалось. А ввиду того, что родом он был из
Харькова, ему кто-то посоветовал попытаться поступить в аспи-
рантуру в открывшемся в Киеве теоретическом институте, что,
не исключено, могло бы оказаться легче. Его диплом не был
<красным>; более того, на самом экзамене ему не удалось удов-
летворить А.Ф. Лубченко ответами на вопросы по свбей ди-
пломной работе, в которой изучался малопонятный тогда вопрос
об ионной проводимости льда и которая была представлена в
качестве реферата. В результате, мнение членов приемной ко-
миссии по его кандидатуре не было единодушным. И здесь А-
эС, пожалуй, единственный известный мне раз изменил своей
предрасположенности к цвету диплома и сказал Андрею Федо-
ровичу:
- Во-первых, ваши замечания относятся не к дипломнику,
а, скорее, к его руководителю. Во-вторых, я доверяю уровню
выпускников МФТИ. И, в-третьих, он проявил оригинальность в
ответах и нетривиальное мышление. Я рискну и возьму Серико-
ва в аспирантуру.
Впоследствии я не раз слышал, как А-эС с гордостью гово-
рил, что риск его полностью оправдался. То же вслед за Давы-
довым мог бы повторить и я, поскольку среди близких мне лю-
дей появился Саша Сериков - человек необыкновенной внут-
142
ренней свободы, оригинального дарования и глубокой порядоч-
ности, хотя, в то же время, весьма непростой.
Тогда же, осенью 67-го года, А-эС взял еще двух новых (и
очень сильных, как показали их учеба и дальнейшая самостоя-
тельная работа) аспирантов - Юрия Борисовича (Юру) Гайди-
дея (он поступил в аспирантуру КГУ, сделав, как и я, <зигзаг>
Кривоглаз- Давыдов) и полного тезку Серикова - Сашу Еремко
(по киевскому Институту физики). Но поскольку сам А-эС рабо-
тал в ИТФ (к тому времени он, успешно выпустив большую
группу аспирантов, должность заведующего теоротделом в ИФ
уже оставил), то собирались мы все в ИТФ, быстро подружи-
лись, и наши добрые отношения и дружбу, если не считать тра-
гической утраты (кончину Саши Серикова в 1998 году), сохра-
няем несколько десятилетий.
Таким образом, в конце 60-х годов (прошлого теперь уже
столетия) среди учеников А-эСа одновременно появилось не-
сколько, не побоюсь сказать, перспективных молодых твердо-
тельщиков. И мне временами приятно осознавать, что, будучи
среди них младшим (символически (!), но все же) по возрасту, я,
благодаря стечению обстоятельств, хронологически <открыл>
этот список.
... Получив задачу, я начал что-то делать, но, несмотря на
множество возникающих вопросов, к Давыдову идти не спешил.
Мне казалось непозволительным отнимать его время, но еще
больше задать безграмотный или глупый вопрос. Посоветовать-
ся тоже было не с кем, ибо в сентябре-октябре прием в аспиран-
туру еще не проходил. Тем не менее, сделав какие-то необходи-
мые расчеты и несколько раз перепроверив выкладки, в середи-
не или ближе к концу ноября я вторично появился в кабинете
Давыдова, чтобы показать проделанные вычисления и как вы-
глядит искомая интенсивность поглощения.
Самое забавное, что это и в самом деле было второе наше
очное свидание. Нет, я видел А-эСа на лекциях, которые, разу-
меется, не пропускал, бывал на всех, тогда еще относительно
редких, семинарах отдела, встречал в коридоре ИТФ - короче,
143
частенько попадал в поле его зрения. Но старался, как говорит-
ся, <не высовываться>, быть незаметным, боясь, если он поин-
тересуется моими делами, сказать, что новостей пока нет, либо
показывать неоконченные расчеты. При полной внешней при-
ветливости персонального внимания ко мне он не проявлял. Од-
нако как только я попросил о встрече, тут же ее назначил.
- Ну, молодой человек, показывайте, что вы там насчита-
ли, - сказал А-эС, когда я зашел в его кабинет.
Я протянул несколько листочков с формулами, которые он
быстро просмотрел, задавая по ходу несерьезные вопросы типа
<что обозначает эта буква> либо <а куда вы включили это сла-
гаемое>. Без замечаний или комментариев (которые, если они и
были. то в памяти не сохранились) он вернул мне <плоды моего
творчества> со следующим заключением:
- Все хорошо, можете писать статью. - И после неболь-
шой паузы добавил. - С вами приятно иметь дело, вы не ме-
шаете работать.
Вторая фраза, признаюсь, дошла до меня позже, когда я
пытался разобраться, являются ли эти странные слова компли-
ментом. Первая же ошарашила: <Какую статью? Да и что это
такое?> Но согласно принятому (скорее, от неуверенности, чем
сознательно) стилю поведения я кивнул головой, собираясь ухо-
дить. Когда вдруг раздался голос молчаливо, как обычно, при-
сутствовавшей в кабинете (и сейчас оказавшейся совсем не
лишней!) Валентины Романовны:
- Александр Сергеевич, вы хотели сказать про работу.
- Да, - сказал он, - у нас в отделе есть свободная став-
ка младшего сотрудника. Год заканчивается, и чтобы она не
пропала, могу вам предложить ее занять.
Было бы неискренним писать, что я не знал об этой вакан-
сии в принципе. Наоборот, был осведомлен, думал и даже меч-
тал о ней. Сообщила о такой потенциальной возможности та же
Валентина Романовна, пообещавшая <намекнуть> А-эСу обо
мне как претенденте. Но не спешила, видимо, не зная заранее
его мнение обо мне или намерения. Я ожидал решения этого
144
вопроса, не предполагая, что все произойдет в моем присутст-
вии. Действительность же, благодаря умению А-эСа избегать
ненужной траты времени на ненаучные вопросы и трезвому рас-
чету Валентины Романовны, оказалась в чем-то проще и прият-
нее - особенно своей неожиданно быстрой и счастливой раз-
вязкой. Однако я не осмелился (нынче кажется, зря) подать за-
явление на полную ставку, и мы <сошлись> на ее половине.
Причина была банальна: я был студентом, посещал лекции и
находиться в ИТФ весь рабочий день, строго говоря, не мог.
Половина - это, вне сомнения, было то, что нужно.
Мое трудоустройство сопровождалось еще одним немало-
важным и весьма приятным для меня обстоятельством. Дело в
том, что к А-эСу я попал лишь на V-ом курсе, в то время как
большинство моих сокурсников успели зарекомендовать себя в
период курсовой практики, и многим из них было предложено
совмещать учебу с работой по месту выполнения диплома. Но
руководству факультета (или университета) казалось не вполне
законным то, что студенты получают деньги в двух бухгалтери-
ях, и деканат требовал соответствующую справку. Когда же мне
А-эС предложил полставки (по тем временам 49 советских руб-
лей) младшего научного сотрудника ИТФ, моя справка о том,
что я не работаю по месту прохождения дипломной практики,
была уже сдана. Тем самым, благодаря доброжелательной вни-
мательности Александра Сергеевича с ноября и до окончания
учебы летом 1968 года я получал и стипендию, и зарплату. То-
гда же мне была выписана <трудовая книжка>, которая с тех пор
неизменно находится в отделе кадров ИТФ.
... Наконец, следующее <дипломное> и третье по счету
свидание с А-эСом состоялось в декабре, когда я принес ему
рукопись статьи, в которой после названия шли предполагаемые
мною фамилии авторов: А.С. Давыдов и В.М. Локтев. А-эС по-
ложил ее перед собой и. пробежав глазами по первым строчкам,
протянул руку, чтобы взять настольную авторучку. После чего
145
он резким движением, с нажимом, черной жирной линией, кото-
рую я помню до сих пор. вычеркнул свою фамилию2.
По существу еще ничего не было -прочитано, но это совер-
шенное им категорическое действие стало знаковым - он, мож-
но сказать, вычеркнул меня из своих потенциальных соавторов
навсегда. Разумеется, никто из нас ничего подобного не предви-
дел и предвидеть не мог. Но произошедшее в этот день стало
печальным фактом моей биографии.
Да, так сложилась моя последующая научная судьба. Но,
несмотря на такую ее отличительную черту, Александр Сергее-
вич стал и продолжает оставаться моим Учителем3 При этом я
причисляю себя (что рассматриваю как большую честь) к пред-
ставителям его школы, или, если угодно, членам его команды,
хотя и имею уникальную (ли (?)) <отметину> в виде полного
2 Антонина Федоровна Прихотько рассказывала мне, что в 1946-47 гг., ко-
гда А-эС переехал из Москвы в Киев и стал работать в Институте физики в отде-
ле Соломона Исааковича Пекара, то он после написания своей выдающейся ао
ставшему <Давыдовским> расщеплению линий экситонного поглощения работы
предложил С.И. соавторство, так как какие-то ее этапы они детально обсуждали.
Пекар же, увлеченный тогда развитием и обоснованием метода эффективной
массы, не мог включиться в активную совместную работу, поэтому полученное
предложение благородно отклонил. Трудно сказать, как С.И. оценивал свой отказ
впоследствии, но со стороны кажется, что если было именно так, то он чуть-чуть
поторопился. В случае же со мной можно определенно утверждать, что, к сожале-
нию (для меня), интуиция А-эСа его не подвела.
3 Не могу не вспомнить, как Эммануил Иосифович Рашба после того, как
я назвал его учеником А.С. Давыдова, достаточно строго и назидательно поучал
меня: <Высший принцип отношений между учителем и учеником не допускает
слов - это мой ученик. Можно лишь говорить - такой-то есть мой учитель>. -
И добавил. - <Александр Сергеевич был руководителем моей кандидатской
диссертации, а своим учителем я считаю Пекара>. Должен при этом заметить, что
я отнюдь не разделяю точку зрения об абсолютности провозглашенного
Э.И. Рашбой принципа, и учитель, полагаю, должен обладать безусловным
правом называть своих учеников. В противном случае, слишком много людей
могло бы <записываться> в ученики к известным личностям. А слова Э.И. Рашбы
я привел лишь для того, чтобы признаться, что если бы А-эС, перечисляя своих
учеников, сам упомянул бы среди них мое имя, мне было бы очень лестно.
146
отсутствия совместных публикаций, чем, особенно после его
ухода из жизни, постоянно и сильно огорчен.
Излишне также, думаю, упоминать, что А-эС, как никто
другой, сыграл решающую роль в становлении меня как профес-
сионала и человека, а также оказал влияние на формирование
моих взглядов. Но не менее, а, возможно, и более зримо его уча-
стие в моем <карьерном> росте. В 1987 году он, что было со-
вершенно неожиданно, предложил мне стать заведующим лабо-
ратории, а спустя 4 года - заведующим отдела. Последнее
предложение было одобрено и поддержано Алексеем Григорье-
вичем Ситенко, ставшим после А.С. Давыдова директором
ИТФ, хотя само избрание на эту должность прошло в марте
1993 года, уже после смерти Александра Сергеевича в феврале.
Не буду кривить душой и утверждать, что предложения А-эСа
были мне нелестны. Но, и это правда, в обоих случаях, то ли
боясь ответственности, то ли не веря в свои возможности, я по-
чему-то настолько рьяно отказывался, что получал пару дней на
размышления. Даже после них в терпеливых беседах А-эС, мяг-
ко давя словами, находил аргументы в пользу моего доброволь-
ного согласия. Мои сомнения казались мне вполне резонными:
поспешное <да> значило бы признать за собой право руководить
теми, кто мне ничем не уступал. Только А-эС, в моих глазах,
как безоговорочный лидер обладал подобным правом - все
остальные на фоне его (даже формальных) регалий были прак-
тически эквивалентными. Могу также сообщить, что для <юри-
дической> полноты процесса представления на должность А-эС
устроил в отделе весьма серьезное обсуждение и закрытое голо-
сование по этому вопросу.
Безусловно, в той или иной мере, часто активно и по раз-
ным поводам он помогал многим теоретикам и в нашем инсти-
туте, и вне его стен, а также экспериментаторам, связи с кото-
рыми никогда не терял. Но в то же время за давностью лет мож-
но (надеюсь, с должной мерой объективности и такта) вспом-
нить, что некоторые очень достойные, на мой взгляд, сотрудни-
ки нашего института тихо сетовали, что А-эС практически не
147
