41

обладал неограниченным правом не утверждать и изменять уже состоявшиеся приговоры суда. От него же зависело и допущение защиты, предание суду, назначение заседаний и т. д. Все эти правила имелись в виде печатной инструкции, которая, однако, как военная тайна, штатским на руки не выдавалась.

Ощущение некоторой жути, с которым я взялся за эту защиту, разумеется, не могло пройти после разговора с Флешом. Мало того, что приходилось защищать на чужом языке, пред враждеб- ными судьями - не юристами; как теперь выяснилось, нам предстояло участвовать в процессе, не зная и даже не имея возможности узнать те законы, по которым он происходит...

Однако делать было нечего. Положение обвиняемых без за- щитника представлялось нам при этих условиях еще в тысячу раз трагичнее. И мы надеялись по мере сил помочь им в предстояв- шей неравной борьбе.

Повидавшись с подзащитными и условившись относительно под- лежащих вызову свидетелей, мы с Шацом в, тот же вечер отпра- вились обратно в Киев. Через неделю я снова поехал в Белую Церковь, но уже не с Шацом, который заболел тифом, а с членом центрального комитета Бунда Ниренбергом. Остановились мы в Белой Церкви у городского головы Каткова - симпатичнейшего провинциального ветеринара и земца старой школы, который дол- жен был быть главным свидетелем защиты.

На следующее утро, пред заседанием, мы успели наскоро про- смотреть протоколы допросов и уяснили себе уязвимые места обви- нения. Оно было целиком построено на показаниях полицейского чина, присутствовавшего в заседании думы, но сидевшего у вы- ходных дверей и часто покидавшего зал, чтобы подышать воздухом. У немцев, на основании малограмотного доноса этого урядника, создалось впечатление, что это собрание было чем-то вроде митинга. Нам нетрудно было установить на суде, что в действительности имело место очередное заседание городской думы, на котором подсудимые выступали с докладом о съезде городских деятелей, незадолго пред тем происходившем в Киеве. В действительности доклад, разумеется, носил резко антигерманский и антигетманский характер. Но Флешу не удалось установить это путем допроса при помощи переводчика полицейского урядника. Катков же и неко- торые гласные, допрошенные по нашей ссылке, дали показания в пользу подсудимых.

Я лично не сомневался в обвинительном вердикте. Отношение судей к подсудимым, как к русским, революционерам и евреям, было явно враждебным. Флеш, подзадориваемый наличностью за- щиты, изо всех сил старался добиться обвинения. Казалось, что, каковы бы ни были результаты следствия, приговор должен был прежде всего поддержать немецкий престиж и уж во всяком случае не оскандалить Флеша.

С большим волнением возвратились мы поэтому в зал, когда нас позвали для объявления приговора. <Суд постановил, - заявил

42

Флеш, - признать подсудимых оправданными. У суда имеются по- дозрения, что речи возмутительного содержания действительно бы- ли произнесены. Но следствие не дало тому достаточных дока- зательств>...

<Немецкая добросовестность за себя постояла>, - подумал я, услышав этот неожиданно-приятный приговор.

Немецкие военно-полевые суды налагали на подсудимых очень тяжкие наказания: 5 лет тюрьмы за пустяшный проступок Гельф- мана, 2 1/2 года тюрьмы за нарушение приказа о выдаче оружия и т. п. могут служить тому примерами. Положение подсудимых, не знающих немецкого языка, было ужасно; произвол (коменданта) и всепоглощающие функции мало соответствовали представлению об упорядоченном судопроизводстве. Однако если сравнить эти суды с остальными формами политической расправы, которые практиковались в то время, то придется при- знать, что это была еще наилучшая форма. Она была лучше адми- нистративных высылок, производимых в большом количестве са- мими немцами; и она была несравненно лучше полицейских репрес- сий, за которые принялось гетманское правительство.

К середине лета в кабинете министров наибольшее влияние получил министр внутренних дел Игорь Кистяковский. Он был самым толковым и активным членом гетманских кабинетов. Но и в новой роли его не оставила та неудержимая беспринципность, которой он отличался уже в качестве адвоката. Вплоть до послед- ней фазы гетманщины он проводил украинскую национальную политику, что не помешало ему вступить 15 ноября 1918 года в новый кабинет, лозунгом которого было восстановление единой и неделимой России... Игорь Кистяковский и во время, и после гетмана был у нас притчей во языцех. Его обвиняли во всевозмож- ных пороках и называли <злым гением> Скоропадского. Едва ли, однако, это было так. Народная молва, по моему убеждению, сильно преувеличивала значение и зловредность его личности.

В одной из своих программных речей Кистяковский установил принципиальное различие между <эволюционным> и <революцион- ным> социализмом; по отношению к первому обещана была тер- пимость, второму же объявлялась беспощадная борьба. И, как всегда бывает в таких случаях, эта борьба свелась к тому, что <вартовые>, заменившие прежних урядников, хватали кого им было угодно из общей массы участников революционного движения; этим последним затем предоставлялось, сидя в узилищах, доказывать, что они испо- ведуют не <революционный>, а <эволюционный> социализм. Кому не удавалось доказать это, тот обычно подвергался выдаче герман- ским властям, упрятывавшим его в один из ближайших концентра- ционных лагерей.

И как неизбежно бывает при всех формах административных репрессий, личные счеты, донос и взятка стали решающими факто- рами этой организованной Кистяковским юстиции.

Положение адвоката в подобных делах было совершенно бес-

43

сильно. Приезжает, бывало, из какого-нибудь городка мать, сестра или жена арестованного, устанавливает со слезами на глазах гнус- ную подоплеку дела и молит о защите. Но что делать и чем ей помочь? Приходилось обыкновенно ограничиваться составлением какого-нибудь прошения, которое имело единственной целью успо- коить несчастную женщину и едва ли .когда-либо действительно помогало арестованному. Если арест был произведен немцами и прошение подавалось в какой-нибудь штаб, то через несколько дней хоть получался тот или иной (обычно, неутешительный) ответ. Если же арестованный числился за <державной вартой> или за каким-либо <воеводой> (губернатором), то в этом случае нельзя было рассчитывать даже на ответ. В отдельных, наиболее серьез- ных делах, когда аресты носили массовый характер, мы пытались лично обращаться к министру юстиции, либо к прокурору судебной палаты. Нас обыкновенно принимали очень любезно и обещали пол- ное содействие, тем дело и кончалось. Из таких крупных дел я помню в своей практике случай высылки в концентрационный лагерь всего состава еврейской общины г. Геническа по доносу уволенного учителя талмуд-торы; и арест нескольких десятков наиболее почтенных обывателей местечка Казатин, организован- ный, с явно шантажными целями, каким-то житомирским портным...

Еще более тяжелый характер носили массовые репрессии против крестьян. Были образованы особые комиссии по возмещению убыт- ков, причиненных в революционную эпоху землевладельцам. Уста- новленные комиссиями суммы убытков безжалостно выколачива- лись у крестьян с применением начала круговой поруки. Деревня отвечала местными восстаниями, подавлявшимися с большой же- стокостью.

Из городского населения больше всех подвергались репрессиям евреи. Гетманское правительство взяло антисемитский курс, кото- рого и следовало от него ожидать. Гетман опирался, с одной стороны, на немцев, с другой, - на правые русские круги. Во мно- гих отношениях эти его десница и шуйца расходились и тянули каждая в свою сторону. Но в еврейском вопросе они были более или менее солидарны: и десница, и шуйца не любили евреев и приписывали евреям все крайности революции.

Я говорил уже о том, что благодаря частичному замирению, порядку и восстановлению права собственности, эпоха гетмана была для Киева и всей Украины временем высокой конъюнктуры. Дей- ствительно, хотя хозяйственная жизнь носила несколько взвинчен- ный, спекулятивный характер, хотя прочной валюты не было, деньги обесценивались и цены росли, все же летом и осенью 1918 года жизнь в Киеве била ключом. Сами немцы, создавшие у нас и сделавшие возможным хозяйственный подъем, пози- тивно ничем не могли способствовать благосостоянию оккупирован- ной Украины. Это был момент наибольшего экономического исто- щения Германии, и немцы ждали от нас питательной манны. По- этому они, в нарушение всех традиций, фигурировали у нас не как

44

импортеры, а исключительно как экспортеры. Притом предметом вывоза в Германию служило не только продовольствие и сырье; даже такие предметы, как электрическая арматура и лампочки, скупались немцами в киевских розничных магазинах и вывозились в Германию. Снабжали немцы нас книгами (в том числе русскими, в издании Ладыжникова) и отчасти химическими продуктами, в частности аптекарскими товарами. Но главная роль их в хозяйствен- ной жизни была, как сказано, роль покупателей. Покупатели они были крупные и щедрые, платили аккуратно в германских марках 1. Поэтому торгово-промышленный мир охотно с ними работал.

Огромной заслугой немцев было то, что они наладили у нас транспорт. Стало опять возможным ездить и перевозить грузы по железным дорогам. Связь с Польшей и Германией была вполне нормальная: из Киева в Берлин поезда шли около двух суток.

Сравнительное благополучие Киева в гетманское время резко оттенялось быстрым, обнищанием Петрограда и Москвы. На севере начинался уже голод, который был нам еще совершенно незнаком. А начиная с осени, после покушения на Ленина, начался и красный террор, с расстрелом заложников, чрезвычайками и ревтрибуналами.

Все, кто только как-нибудь мог, устремились к нам на юг. Киев, хотя и на короткое время, стал подлинным всероссийским центром.

К нам переехали правления всех банков, крупные промышлен- ники и финансисты, представители аристократии, придворных и бюрократических кругов. За ними потянулась и интеллигенция- адвокаты, профессора, журналисты. Все устремилось в Киев...

В эти несколько месяцев, с августа по декабрь 1918 г., у нас, можно сказать, перебывал <весь Петроград> и <вся Москва>. Были основаны газеты с петроградскими редакторами и сотрудниками, в театрах гастролировали столичные артисты, в местных банковских филиалах приютились центральные правления банков.

Город был переполнен, найти комнату становилось почти невоз- можным, квартиры продавались за сотни тысяч. На улицах было необычное оживление, кинематосрафы и театры не вмещали всех жаждавших развлечения, открылись десятки новых кабарэ, кафе и игорных клубов. Попав после московского ада в это киевское эльдорадо, русский человек кутил, сорил деньгами, основывал новые предприятия и спекулировал. Разумеется, в этом вихре излишеств кружились только немногочисленные слои богатых и разбогатевших. Широкие же круги Петрограда и Москвы, в особенности круги интеллигентские, снявшись с мест, начали тогда свою печальную беженскую страду...

----

1 При вступлении немецких войск в Киев был объявлен обязательный курс 1 марка = 66 коп. Затем курс марки был повышен до 75 коп. Авст- рийская крона обращалась по курсу 50 коп. Немецкая и австрийская валюты обращались в публике и охотно принимались по этим курсам.

45

* * *

Пребывание немцев на Украине совпало с наиболее драматиче- ским периодом мировой войны - с грандиозным вторичным насту- плением германцев против Парижа и с последовавшим затем контр- наступлением Фоша и поражением германской армии. Мы прину- ждены были смотреть на все эти события глазами немцев, так как наша информация ограничивалась немецкими источниками. Официальные сводки за подписью Людендорфа извещали нас об успехах германского оружия; попадавшая к нам немецкая пресса, как водится, раздувала и подогревала эти известия.

Стоявшие у нас германские части представлялись нам чудом организованности и деловитости. Однако дух этой армии уже давал трещины. Правда, офицерство сохраняло свою классическую-само- уверенность и высокомерие. Но всем было ведомо, что a parte те же самые лейтенанты, как германские, так в особенности австрий- ские, сбавляли тон и шибко обделывали всевозможные дела с рус- скими, украинскими и еврейскими <лиходателями>. Солдаты же расквартированных у нас немецких частей, набранные из наименее активных элементов армии, с самого начала не проявляли никакого воинского энтузиазма. Помню поразивший меня разговор между двумя солдатами, читавшими вывешенную сводку об очередной победе. <Довольно кормили нас известиями о тысячах пленных, - мира бы нам, одного только мира>... Эти слова были сказаны солдатом на улице, у самого входа в комендатуру. Притом дело было, кажется, еще в апреле 1918 года.

В июле на пути из здания штаба в свою квартиру был убит брошенной в него бомбой германский главнокомандующий фельд- маршал Эйхгорн. Почти одновременно с этим в Москве жертвой террористического акта пал германский посол граф Мирбах. Эти два факта не вызвали со стороны немцев ожидаемой реакции. Очевидно, Германия не чувствовала себя уже в силах ответить на них так, как она ответила в 1900 году китайским боксерам на убийство немецкого посла Келлера...

Аппарансы, впрочем, соблюдались до самого конца. Ещё в сен- тябре 1918 года, когда положение на Западном фронте стало уже критическим, император Вильгельм пригласил к себе в гости гет- мана Скоропадского, которому показывали заводы Круппа, Киль- ские пароходные верфи и т. д. И по возвращении в Киев гетман заявил (эти слова тогда же попали в прессу), что после всего виденного у него нет сомнений в непобедимости Германии.

Однако совершенно скрыть истину становилось в конце концов невозможным. Отступление во Фландрии и параллельное отсту- пление полицейско-монархического режима на внутреннем фронте довольно явно обнаруживали приближение роковой развязки. А затем пришло 9 ноября 1918 года, образование правительства Эберта в Берлине и (совет солдатских депутатов) в Киеве.

46

Внезапный разгром германской армии и заключение перемирий на продиктованных ей убийственных условиях тотчас же отразились на направлении внутренней политики гeтманского правительства. Политика эта, с самого начала гетманства, была совершенно бес- принципной. Единственным постоянным элементом в правитель- ственной программе было угождение немцам. Немцы, повидимому, хотели образования независимой Украины 1; поэтому гвардейский офицер Скоропадский стал украинским националистом и самостий- ником. Но его национализм, как и национализм его приближенных и министров, не мог быть искренним; это был лицемерный, притвор- ный национализм. Когда Грушевский и Винниченко производили украинизацию и боролись против русского языка, это могло казаться некультурным и вредным, но во всяком случае это было осуществление мечты всей их жизни. Но когда нас стали украини- зировать Скоропадский и Игорь Кистяковский, то это сугубо оскорбляло и коробило своим напускным, деланным характером.

Опираясь на те круги, на которые опиралось правительство гетмана, то есть на помещиков, буржуазию и старое чиновничество, невозможно было проводить на деле украинизаторскую политику. В конце концов люди, не умевшие говорить по-украински, не могли украинизировать, какими бы национальными титулами их ни называли. Потому-то весь исторический церемониал, которым окру- жал себя гетман, - все эти хорунжие, бунчуковые, атаманы и стар- шины, - производили впечатление дурного маскарада. А деловые учреждения - министерства, суды - под новыми украинскими наиме- нованиями сохраняли свою прежнюю русскую сущность 2.

Полнейшая беспринципность гетмана как нельзя лучше про- явилась в последний месяц его правления. В первых числах ноября в наших <сферах> отчего-то взяло верх национально-украинское течение. Кабинет был преобразован, в него вошли социалисты-феде- ралисты, и был взят резко-украинский курс. Но прошли две не- дели, принесшие с собой германскую революцию и конец войны, и картина переменилась с фантастической быстротой. Украинствую- щий кабинет ушел в отставку, ушел даже умеренный премьер Лизогуб. Место председателя совета министров получил царский министр земледелия Гербель, в министерство внутренних дел вер- нулся преображенный Кистяковский, и был открыто провозглашен курс на <единую, неделимую Россию>.

Вместе с тем, в правительственной политике произошел резкий поворот вправо. Доминирующую роль стали играть приехавшие

----

1 За отделение Украины стояли по крайней мере Германские прави- тельственные и парламентские круги. Высшее военное командование как будто предпочитало в качестве германского вассала единую Россию.

2 <Киевская судовая палата>, в которую был преобразован учрежден- ный радой <Апелляционный суд>, была фактически восстановленной Судебной палатой; во главе ее вновь стал Д. Н. Григорович-Барский. А <Державный сенат>, в который превратился прежний <Генеральный суд>, фактически сделался киевским отделением Правительствующего сената.

47

Из Петрограда генералы, установился контакт Киева с Доброволь- ческой армией, которая тогда шла в значительной мере под реак- ционными лозунгами. И первым актом нового правительства был вооруженный разгон безобидной студенческой манифестации, по- влекший за собой много Жертв.

Однако <российский> и правый кабинет гетмана просущество- вал всего один месяц; образование этого кабинета послужило сигна- лом к восстанию Петлюры, которое закончилось падением гетман- щины.

Петлюра, бывший в то время председателем Киевской губерн- ской думской управы, летом 1918 года был признан недостаточно <эволюционным> социалистом и упрятан Игорем Кистяковским в Лукьяновскую тюрьму. Но эфемерное национально-украинское мини- стерство в начале ноября освободило его. А 15 того же ноября он вместе с Винниченко выехал из Киева в Белую Церковь и вы- пустил там воззвание от имени <Директории Украинской народной республики>, в котором призывая народ к восстанию и свержению гетмана.

<Это - авантюра!> с апломбом твердили у нас все, кто только говорил о политике. Об <авантюре Петлюры> и об его <бандах> писала <Киевская мысль> и вся остальная пресса. Однако эта авантюра вое распространялась и усиливалась и в конце концов вплотную подошла к Киеву. Правительство гетмана металось в бес- сильной злобе, вело переговоры с высадившимися в Одессе вой- сками союзников, производило мобилизацию 1. Но все это было напрасно. <Авантюра> Петлюры была уж очень скороспелой, и его армия, созданная за 2 недели, не могла быть сильна. Но гетман, со своими хорунжими и министрами, не опирался ни на кого и не мог создать никакой армии...

Несколько дней Киев был в осаде, ощущался недостаток в продуктах, цены подскочили, хлеб стоил 3 рубля фунт. Союзники все не появлялись, никакой помощи ни извне, ни изнутри подо- спеть не могло, и 14 декабря 1918 года министерство вынесло постановление о сдаче города. Власть была передана демократиче- ской городской думе, которая несколькими месяцами раньше была распущена и заменена <Комиссией по делам городского хозяйства> с И. Н. Дьяковым во главе. Теперь, в последний час гетману пришлось потревожить <революционную реликвию> - Е. П. Ряб- цова, которому по традции была вручена власть над городом в эти переходные дни.

В Киев вступили войска Директории, во главе с командиром <осадного корпуса>, галичанином Коновальцем.

Как могло случиться, что правительство гетмана, державшееся 8 месяцев и установившее во всей стране относительный порядок,

1 1 декабря был объявлен призыв 2?-летних, через неделю - мобили- зация всех мужчин от 20 до 30 лет. Главнокомандующим гетманскими вой- сками был граф Келлер.

48

исчезло с лица земли в течение каких-нибудь двух-трех недель, почти беа борьбы и сопротивления? Ключ к разрешению загадки был, разумеется, в той позиции, которую заняли в отношении вос- стания Петлюры немцы. У нас настолько прочно укоренилась уве- ренность, что на Украине ничто не рроисходит против воли нем- цев, что неожиданный успех восстания многие стали объяснять прямым содействием и руководительством с их стороны. В действи- тельности, однако, никакой прямой помощи немецкие войска пов- станцам не оказывали; содействие их выражалось, пожалуй, только тем, что отдельные немецкие отряды охотно давали себя обезору- живать и таким образом снабжали войска Директории оружием. Но не помогали немцы и гетману. А без их помощи вся гетманская держава должна была моментально лопнуть, как мыльный пузырь.

Немецкий нейтралитет во время восстания Петлюры не объ- яснялся ни сочувствием повстанцам, ни (как некоторые говорили) злокозненным желанием оставить на Украине хаос и тем повредить Антанте. Лучшее объяснение этого нейтралитета заключается в приведенных мною выше словах, которыми лейтенант Бюттнер мотивировал прекращение дела П. о шпионаже: ... У истощенной, уставшей и разочарованной герман- ской армии не было ни малейшей охоты проливать кровь ни за, ни против гетмана. Ей хотелось возвратиться поскорее домой: в этом заключалась вся ее политическая платформа.

Войска Директории вступили в Киев, на Софийской площади был устроен парад; самой Директории, приехавшей несколькими днями позже, была устроена торжественная встреча на вокзале. Произошла очередная - по счету четвертая - перемена власти.

Первые дни Директории живо напомнили мне начало ноября 1917 года, когда впервые над нами получили власть украинцы. Сразу в политике и общественности установился тот же грубова- тый 1 и вызывающий тон. Но только на этот раз наши власти- тели, имея за собой феерический успех поднятого ими восстания, чувствовали себя уже подлинными национальными героями. По- этому время владычества Директории, каких-нибудь шесть недель, было временем самого необузданного украинского национализма и руссофобства. И вместе с тем это было время неслыханно-кро- вавых и жестоких еврейских погромов.

Единственное административное мероприятие, которое Директо- рия успела не только декларировать, но и осуществить, было сня- тие всех имевшихся в городе русских вывесок и замена их украин- скими. Центр тяжести приказа лежал не в том (как обычно бывает), чтобы каждый магазин имел обязательна украинскую вывеску, а в том, чтобы русские вывески были обязательно сняты. Русский язык не допускался даже наряду с украинским. Вывески же на иностран- ных языках не подлежали снятию. Приказ о немедленной украини-

----

1 Характерно в этом отношении то, что народный вождь Петлюра для поднятия дисциплины в своих войсках ввел наказание розгами!

49

зации вывесок частным образом мотивировался тем, что галицийские войска, которых Петлюра призвал освобождать Украину, были весьма сконфужены, когда они, овладев, наконец, Киевом, оказа- лись в совершенно русском городе. Между тем для них-то русский язык был действительно чужд и мало понятен. И вот, уступая чувствам своих войск, атаман Коновалец издал свой исторический приказ, следы которого долго еще напоминали киевлянам об эфе- мерном владычестве Директории.

В большинстве случаев там, где вывески содержали только фамилию владельца магазина, реформа ограничилась изменением орфографии. В середине слов <и> были заменены , в окончании, напротив, .заменялись <и>. Так, <Вишневскiй> превращался в <Вiшневський> и т. п. Твердые знаки исчезли безвозвратно. Ал. Яблоновский острил потом в одном фельетоне, что киевские спеку- лянты усиленно скупали в эти дни все твердые знаки, снимаемые с вывесок, рассчитывая при следующем повороте на большой спрос на этот товар. Реформа имен нарицательных на вывесках была более радикальна. <Столовая> превращалась в <идальню>, <парик- махерская>-в <голярню>, <женские болезни>-в <жиночи хороби>.

Весь город в эти веселые дни представлял собой гигантскую малярную мастерскую. Улицы были полны лестниц, ведер с красками и т. п. Особые патрули расхаживали по городу и проверяли, исполнен ли приказ. В случае каких-либо орфографических сомне- ний они же разрешали их с авторитетностью академии наук...

Наряду с национализмом директория воскресила в усиленном виде еще одну традицию начальной эпохи рады: соревнование с большевиками в левизне. Состав правительства был сплошь социа- листический, причем преобладающее значение имели украинские эсдеки и украинские эсеры. В самой Директории руководящей фигурой был ее председатель Винниченко. Окруженный ореолом славы, Петлюра был занят войсковыми делами. Остальные члены Директории - Швец, Андриевский и Макаренко - не имели значения. А Винниченко, всегда принадлежавший к наиболее левому флангу национально-украинского движения, стал тогда все более и более, как выразились бы теперь, <большевизанствовать>.

Вопросы государственного строя возрожденной Украинской народной республики были совершенно не выяснены. Ясно было одно: родившаяся из народного восстания Директория должна была опираться на народные массы. В прежние времена такая пред- посылка повела бы к установлению демократической конституции, всеобщего избирательного права и т. д. Но ведь с 25 октября 1917 года : демократизм был объ- явлен опаснейшим из буржуазных предрассудков. Потому-то Ди- ректория, по примеру большевиков, предпочла ввести аристократию наизнанку. И воплощением этого псевдо-народного принципа должен был явиться своеобравный представительный орган - <Трудовой кон- гресс>.

По закону о выборах в Трудовой конгресс избирательными

50

правами обладали три сословия: крестьяне, рабочие и трудовая интеллигенция. Собственники, промышленники и торговцы были лишены права голоса. При этом весьма любопытна была конструк- ция представительства от третьей группы - <трудовой интеллиген- ции>. По инструкции о выборах в ее первоначальной редакции адвокаты, профессора и врачи были исключены из числа избира- телей. Звание трудового интеллигента уделялось только сельским учителям, служащим и, в качестве представителей медицины, фельд- шерам. Повидимому, кто-то обратил внимание директории на вызы- вающий и карикатурный характер этой инструкции, и в конце концов наряду с фельдшерами были допущены и врачи. Адвокаты и профессора также удостоились права голоса. Все интеллигент- ские группы в своей совокупности имели, однако, столь ни- чтожное представительство, что их голоса не имели никакого ре- ального значения.

Среди заинтересованных кругов города Киева пред созывом трудового конгресса довольно горячо обсуждался вопрос: участво- вать ли в этих выборах? Была образована комиссия из пред- ставителей советов присяжных поверенных и помощников присяж- ных поверенных, союза врачей, профессоров, союза младших пре- подавателей высших учебных заведений, союза инженеров, учителей и других интеллигентских групп. Этой комиссии, которая получила название <контактной>, было поручено вынести решение по вопросу об участии в выборах, а при нужде и руководить самой выборной кампанией. Большинство в комиссии оказалось против бойкота, и в выборах мы участвовали.

Помню, как мы с д-ром Г. Б. Быховским и приват-доцентом А. К. Елачичем составляли, по поручению контактной комиссии, какое-то предвыборное воззвание. Помню и собрание адвокатов, на котором избирались представители на <губернский съезд уполномоченных трудовой интеллигенции>. Помню, наконец, и самый губернский съезд.

Съезд заседал в зале купеческого собрания и продолжался день или два. Выборы депутатов в конгресс производились по спискам, согласно пропорциональной системе. Все украинские группы вы- двинули блоковый список; кроме того, были выставлены списки эсеров, эсдеков и <беспартийной интеллигенции>. Этот последний список и принадлежал нашей контактной комиссии; его поддержи- вало подавляющее большинство делегатов адвокатуры, врачей, про- фессоров и т. д. Вероятно, он нашел бы сторонников и среди дру- гих групп. Но запуганность наша в отношении украинского эасилия была так велика, что было решено объединить все неукраинские голоса на каком-либо одном списке, чтобы провести хоть одного депутата не украинца. Выбор пал на список N 2 - эсеров-меньше- виков, возглавляемый бывшим министром труда во Временном пра- вительстве, Гвоздевым. Списки эсеров и наш были сняты, все мы голосовали за список N 2 и, к удивлению и досаде, в конечном результате провели не только оборонца Гвоздева, но и следовавшего

Окончание

----------------
На главную страницу / To main page
Синонимы ключевых слов: GOLD4150
Counter: .
(Выставить как: / To expose as: http://aravidze.narod.ru/GOLD4150.htm , http://www.geocities.com/sekirin1/GOLD4150.zip . )



Hosted by uCoz