41
обладал неограниченным правом не утверждать и изменять уже
состоявшиеся приговоры суда. От него же зависело и допущение
защиты, предание суду, назначение заседаний и т. д. Все эти
правила имелись в виде печатной инструкции, которая, однако, как
военная тайна, штатским на руки не выдавалась.
Ощущение некоторой жути, с которым я взялся за эту защиту,
разумеется, не могло пройти после разговора с Флешом. Мало
того, что приходилось защищать на чужом языке, пред враждеб-
ными судьями - не юристами; как теперь выяснилось, нам предстояло
участвовать в процессе, не зная и даже не имея возможности узнать
те законы, по которым он происходит...
Однако делать было нечего. Положение обвиняемых без за-
щитника представлялось нам при этих условиях еще в тысячу
раз трагичнее. И мы надеялись по мере сил помочь им в предстояв-
шей неравной борьбе.
Повидавшись с подзащитными и условившись относительно под-
лежащих вызову свидетелей, мы с Шацом в, тот же вечер отпра-
вились обратно в Киев. Через неделю я снова поехал в Белую
Церковь, но уже не с Шацом, который заболел тифом, а с членом
центрального комитета Бунда Ниренбергом. Остановились мы в
Белой Церкви у городского головы Каткова - симпатичнейшего
провинциального ветеринара и земца старой школы, который дол-
жен был быть главным свидетелем защиты.
На следующее утро, пред заседанием, мы успели наскоро про-
смотреть протоколы допросов и уяснили себе уязвимые места обви-
нения. Оно было целиком построено на показаниях полицейского
чина, присутствовавшего в заседании думы, но сидевшего у вы-
ходных дверей и часто покидавшего зал, чтобы подышать воздухом.
У немцев, на основании малограмотного доноса этого урядника,
создалось впечатление, что это собрание было чем-то вроде митинга.
Нам нетрудно было установить на суде, что в действительности
имело место очередное заседание городской думы, на котором
подсудимые выступали с докладом о съезде городских деятелей,
незадолго пред тем происходившем в Киеве. В действительности
доклад, разумеется, носил резко антигерманский и антигетманский
характер. Но Флешу не удалось установить это путем допроса при
помощи переводчика полицейского урядника. Катков же и неко-
торые гласные, допрошенные по нашей ссылке, дали показания
в пользу подсудимых.
Я лично не сомневался в обвинительном вердикте. Отношение
судей к подсудимым, как к русским, революционерам и евреям,
было явно враждебным. Флеш, подзадориваемый наличностью за-
щиты, изо всех сил старался добиться обвинения. Казалось, что,
каковы бы ни были результаты следствия, приговор должен был
прежде всего поддержать немецкий престиж и уж во всяком случае
не оскандалить Флеша.
С большим волнением возвратились мы поэтому в зал, когда
нас позвали для объявления приговора. <Суд постановил, - заявил
42
Флеш, - признать подсудимых оправданными. У суда имеются по-
дозрения, что речи возмутительного содержания действительно бы-
ли произнесены. Но следствие не дало тому достаточных дока-
зательств>...
<Немецкая добросовестность за себя постояла>, - подумал я,
услышав этот неожиданно-приятный приговор.
Немецкие военно-полевые суды налагали на подсудимых очень
тяжкие наказания: 5 лет тюрьмы за пустяшный проступок Гельф-
мана, 2 1/2 года тюрьмы за нарушение приказа о выдаче оружия
и т. п. могут служить тому примерами. Положение подсудимых, не
знающих немецкого языка, было ужасно; произвол
(коменданта) и всепоглощающие функции мало
соответствовали представлению об упорядоченном судопроизводстве.
Однако если сравнить эти суды с остальными формами политической
расправы, которые практиковались в то время, то придется при-
знать, что это была еще наилучшая форма. Она была лучше адми-
нистративных высылок, производимых в большом количестве са-
мими немцами; и она была несравненно лучше полицейских репрес-
сий, за которые принялось гетманское правительство.
К середине лета в кабинете министров наибольшее влияние
получил министр внутренних дел Игорь Кистяковский. Он был
самым толковым и активным членом гетманских кабинетов. Но и
в новой роли его не оставила та неудержимая беспринципность,
которой он отличался уже в качестве адвоката. Вплоть до послед-
ней фазы гетманщины он проводил украинскую национальную
политику, что не помешало ему вступить 15 ноября 1918 года
в новый кабинет, лозунгом которого было восстановление единой
и неделимой России... Игорь Кистяковский и во время, и после
гетмана был у нас притчей во языцех. Его обвиняли во всевозмож-
ных пороках и называли <злым гением> Скоропадского. Едва ли,
однако, это было так. Народная молва, по моему убеждению,
сильно преувеличивала значение и зловредность его личности.
В одной из своих программных речей Кистяковский установил
принципиальное различие между <эволюционным> и <революцион-
ным> социализмом; по отношению к первому обещана была тер-
пимость, второму же объявлялась беспощадная борьба. И, как всегда
бывает в таких случаях, эта борьба свелась к тому, что <вартовые>,
заменившие прежних урядников, хватали кого им было угодно из
общей массы участников революционного движения; этим последним
затем предоставлялось, сидя в узилищах, доказывать, что они испо-
ведуют не <революционный>, а <эволюционный> социализм. Кому
не удавалось доказать это, тот обычно подвергался выдаче герман-
ским властям, упрятывавшим его в один из ближайших концентра-
ционных лагерей.
И как неизбежно бывает при всех формах административных
репрессий, личные счеты, донос и взятка стали решающими факто-
рами этой организованной Кистяковским юстиции.
Положение адвоката в подобных делах было совершенно бес-
43
сильно. Приезжает, бывало, из какого-нибудь городка мать, сестра
или жена арестованного, устанавливает со слезами на глазах гнус-
ную подоплеку дела и молит о защите. Но что делать и чем ей
помочь? Приходилось обыкновенно ограничиваться составлением
какого-нибудь прошения, которое имело единственной целью успо-
коить несчастную женщину и едва ли .когда-либо действительно
помогало арестованному. Если арест был произведен немцами и
прошение подавалось в какой-нибудь штаб, то через несколько
дней хоть получался тот или иной (обычно, неутешительный)
ответ. Если же арестованный числился за <державной вартой> или за
каким-либо <воеводой> (губернатором), то в этом случае нельзя
было рассчитывать даже на ответ. В отдельных, наиболее серьез-
ных делах, когда аресты носили массовый характер, мы пытались
лично обращаться к министру юстиции, либо к прокурору судебной
палаты. Нас обыкновенно принимали очень любезно и обещали пол-
ное содействие, тем дело и кончалось. Из таких крупных дел я
помню в своей практике случай высылки в концентрационный
лагерь всего состава еврейской общины г. Геническа по доносу
уволенного учителя талмуд-торы; и арест нескольких десятков
наиболее почтенных обывателей местечка Казатин, организован-
ный, с явно шантажными целями, каким-то житомирским портным...
Еще более тяжелый характер носили массовые репрессии против
крестьян. Были образованы особые комиссии по возмещению убыт-
ков, причиненных в революционную эпоху землевладельцам. Уста-
новленные комиссиями суммы убытков безжалостно выколачива-
лись у крестьян с применением начала круговой поруки. Деревня
отвечала местными восстаниями, подавлявшимися с большой же-
стокостью.
Из городского населения больше всех подвергались репрессиям
евреи. Гетманское правительство взяло антисемитский курс, кото-
рого и следовало от него ожидать. Гетман опирался, с одной
стороны, на немцев, с другой, - на правые русские круги. Во мно-
гих отношениях эти его десница и шуйца расходились и тянули
каждая в свою сторону. Но в еврейском вопросе они были более
или менее солидарны: и десница, и шуйца не любили евреев и
приписывали евреям все крайности революции.
Я говорил уже о том, что благодаря частичному замирению,
порядку и восстановлению права собственности, эпоха гетмана была
для Киева и всей Украины временем высокой конъюнктуры. Дей-
ствительно, хотя хозяйственная жизнь носила несколько взвинчен-
ный, спекулятивный характер, хотя прочной валюты не было,
деньги обесценивались и цены росли, все же летом и осенью 1918
года жизнь в Киеве била ключом. Сами немцы, создавшие у нас
и сделавшие возможным хозяйственный подъем, пози-
тивно ничем не могли способствовать благосостоянию оккупирован-
ной Украины. Это был момент наибольшего экономического исто-
щения Германии, и немцы ждали от нас питательной манны. По-
этому они, в нарушение всех традиций, фигурировали у нас не как
44
импортеры, а исключительно как экспортеры. Притом предметом
вывоза в Германию служило не только продовольствие и сырье;
даже такие предметы, как электрическая арматура и лампочки,
скупались немцами в киевских розничных магазинах и вывозились
в Германию. Снабжали немцы нас книгами (в том числе русскими,
в издании Ладыжникова) и отчасти химическими продуктами, в
частности аптекарскими товарами. Но главная роль их в хозяйствен-
ной жизни была, как сказано, роль покупателей. Покупатели
они были крупные и щедрые, платили аккуратно в германских
марках 1. Поэтому торгово-промышленный мир охотно с ними
работал.
Огромной заслугой немцев было то, что они наладили у нас
транспорт. Стало опять возможным ездить и перевозить грузы по
железным дорогам. Связь с Польшей и Германией была вполне
нормальная: из Киева в Берлин поезда шли около двух суток.
Сравнительное благополучие Киева в гетманское время резко
оттенялось быстрым, обнищанием Петрограда и Москвы. На севере
начинался уже голод, который был нам еще совершенно незнаком.
А начиная с осени, после покушения на Ленина, начался и красный
террор, с расстрелом заложников, чрезвычайками и ревтрибуналами.
Все, кто только как-нибудь мог, устремились к нам на юг.
Киев, хотя и на короткое время, стал подлинным всероссийским
центром.
К нам переехали правления всех банков, крупные промышлен-
ники и финансисты, представители аристократии, придворных и
бюрократических кругов. За ними потянулась и интеллигенция-
адвокаты, профессора, журналисты. Все устремилось в Киев...
В эти несколько месяцев, с августа по декабрь 1918 г., у нас,
можно сказать, перебывал <весь Петроград> и <вся Москва>. Были
основаны газеты с петроградскими редакторами и сотрудниками,
в театрах гастролировали столичные артисты, в местных банковских
филиалах приютились центральные правления банков.
Город был переполнен, найти комнату становилось почти невоз-
можным, квартиры продавались за сотни тысяч. На улицах было
необычное оживление, кинематосрафы и театры не вмещали всех
жаждавших развлечения, открылись десятки новых кабарэ, кафе
и игорных клубов. Попав после московского ада в это киевское
эльдорадо, русский человек кутил, сорил деньгами, основывал новые
предприятия и спекулировал. Разумеется, в этом вихре излишеств
кружились только немногочисленные слои богатых и разбогатевших.
Широкие же круги Петрограда и Москвы, в особенности круги
интеллигентские, снявшись с мест, начали тогда свою печальную
беженскую страду...
----
1 При вступлении немецких войск в Киев был объявлен обязательный
курс 1 марка = 66 коп. Затем курс марки был повышен до 75 коп. Авст-
рийская крона обращалась по курсу 50 коп. Немецкая и австрийская валюты
обращались в публике и охотно принимались по этим курсам.
45
* * *
Пребывание немцев на Украине совпало с наиболее драматиче-
ским периодом мировой войны - с грандиозным вторичным насту-
плением германцев против Парижа и с последовавшим затем контр-
наступлением Фоша и поражением германской армии. Мы прину-
ждены были смотреть на все эти события глазами немцев, так
как наша информация ограничивалась немецкими источниками.
Официальные сводки за подписью Людендорфа извещали нас об
успехах германского оружия; попадавшая к нам немецкая пресса,
как водится, раздувала и подогревала эти известия.
Стоявшие у нас германские части представлялись нам чудом
организованности и деловитости. Однако дух этой армии уже давал
трещины. Правда, офицерство сохраняло свою классическую-само-
уверенность и высокомерие. Но всем было ведомо, что a parte те
же самые лейтенанты, как германские, так в особенности австрий-
ские, сбавляли тон и шибко обделывали всевозможные дела с рус-
скими, украинскими и еврейскими <лиходателями>. Солдаты же
расквартированных у нас немецких частей, набранные из наименее
активных элементов армии, с самого начала не проявляли никакого
воинского энтузиазма. Помню поразивший меня разговор между
двумя солдатами, читавшими вывешенную сводку об очередной
победе. <Довольно кормили нас известиями о тысячах пленных, -
мира бы нам, одного только мира>... Эти слова были сказаны
солдатом на улице, у самого входа в комендатуру. Притом дело
было, кажется, еще в апреле 1918 года.
В июле на пути из здания штаба в свою квартиру был убит
брошенной в него бомбой германский главнокомандующий фельд-
маршал Эйхгорн. Почти одновременно с этим в Москве жертвой
террористического акта пал германский посол граф Мирбах. Эти
два факта не вызвали со стороны немцев ожидаемой реакции.
Очевидно, Германия не чувствовала себя уже в силах ответить на
них так, как она ответила в 1900 году китайским боксерам на
убийство немецкого посла Келлера...
Аппарансы, впрочем, соблюдались до самого конца. Ещё в сен-
тябре 1918 года, когда положение на Западном фронте стало уже
критическим, император Вильгельм пригласил к себе в гости гет-
мана Скоропадского, которому показывали заводы Круппа, Киль-
ские пароходные верфи и т. д. И по возвращении в Киев гетман
заявил (эти слова тогда же попали в прессу), что после всего
виденного у него нет сомнений в непобедимости Германии.
Однако совершенно скрыть истину становилось в конце концов
невозможным. Отступление во Фландрии и параллельное отсту-
пление полицейско-монархического режима на внутреннем фронте
довольно явно обнаруживали приближение роковой развязки. А
затем пришло 9 ноября 1918 года, образование правительства
Эберта в Берлине и (совет солдатских депутатов) в
Киеве.
46
Внезапный разгром германской армии и заключение перемирий
на продиктованных ей убийственных условиях тотчас же отразились
на направлении внутренней политики гeтманского правительства.
Политика эта, с самого начала гетманства, была совершенно бес-
принципной. Единственным постоянным элементом в правитель-
ственной программе было угождение немцам. Немцы, повидимому,
хотели образования независимой Украины 1; поэтому гвардейский
офицер Скоропадский стал украинским националистом и самостий-
ником. Но его национализм, как и национализм его приближенных
и министров, не мог быть искренним; это был лицемерный, притвор-
ный национализм. Когда Грушевский и Винниченко производили
украинизацию и боролись против русского языка, это могло
казаться некультурным и вредным, но во всяком случае это было
осуществление мечты всей их жизни. Но когда нас стали украини-
зировать Скоропадский и Игорь Кистяковский, то это сугубо
оскорбляло и коробило своим напускным, деланным характером.
Опираясь на те круги, на которые опиралось правительство
гетмана, то есть на помещиков, буржуазию и старое чиновничество,
невозможно было проводить на деле украинизаторскую политику.
В конце концов люди, не умевшие говорить по-украински, не
могли украинизировать, какими бы национальными титулами их ни
называли. Потому-то весь исторический церемониал, которым окру-
жал себя гетман, - все эти хорунжие, бунчуковые, атаманы и стар-
шины, - производили впечатление дурного маскарада. А деловые
учреждения - министерства, суды - под новыми украинскими наиме-
нованиями сохраняли свою прежнюю русскую сущность 2.
Полнейшая беспринципность гетмана как нельзя лучше про-
явилась в последний месяц его правления. В первых числах ноября
в наших <сферах> отчего-то взяло верх национально-украинское
течение. Кабинет был преобразован, в него вошли социалисты-феде-
ралисты, и был взят резко-украинский курс. Но прошли две не-
дели, принесшие с собой германскую революцию и конец войны,
и картина переменилась с фантастической быстротой. Украинствую-
щий кабинет ушел в отставку, ушел даже умеренный премьер
Лизогуб. Место председателя совета министров получил царский
министр земледелия Гербель, в министерство внутренних дел вер-
нулся преображенный Кистяковский, и был открыто провозглашен
курс на <единую, неделимую Россию>.
Вместе с тем, в правительственной политике произошел резкий
поворот вправо. Доминирующую роль стали играть приехавшие
----
1 За отделение Украины стояли по крайней мере Германские прави-
тельственные и парламентские круги. Высшее военное командование как
будто предпочитало в качестве германского вассала единую Россию.
2 <Киевская судовая палата>, в которую был преобразован учрежден-
ный радой <Апелляционный суд>, была фактически восстановленной Судебной
палатой; во главе ее вновь стал Д. Н. Григорович-Барский. А <Державный
сенат>, в который превратился прежний <Генеральный суд>, фактически
сделался киевским отделением Правительствующего сената.
47
Из Петрограда генералы, установился контакт Киева с Доброволь-
ческой армией, которая тогда шла в значительной мере под реак-
ционными лозунгами. И первым актом нового правительства был
вооруженный разгон безобидной студенческой манифестации, по-
влекший за собой много Жертв.
Однако <российский> и правый кабинет гетмана просущество-
вал всего один месяц; образование этого кабинета послужило сигна-
лом к восстанию Петлюры, которое закончилось падением гетман-
щины.
Петлюра, бывший в то время председателем Киевской губерн-
ской думской управы, летом 1918 года был признан недостаточно
<эволюционным> социалистом и упрятан Игорем Кистяковским в
Лукьяновскую тюрьму. Но эфемерное национально-украинское мини-
стерство в начале ноября освободило его. А 15 того же ноября
он вместе с Винниченко выехал из Киева в Белую Церковь и вы-
пустил там воззвание от имени <Директории Украинской народной
республики>, в котором призывая народ к восстанию и свержению
гетмана.
<Это - авантюра!> с апломбом твердили у нас все, кто только
говорил о политике. Об <авантюре Петлюры> и об его <бандах>
писала <Киевская мысль> и вся остальная пресса. Однако эта
авантюра вое распространялась и усиливалась и в конце концов
вплотную подошла к Киеву. Правительство гетмана металось в бес-
сильной злобе, вело переговоры с высадившимися в Одессе вой-
сками союзников, производило мобилизацию 1. Но все это было
напрасно. <Авантюра> Петлюры была уж очень скороспелой, и его
армия, созданная за 2 недели, не могла быть сильна. Но гетман,
со своими хорунжими и министрами, не опирался ни на кого и
не мог создать никакой армии...
Несколько дней Киев был в осаде, ощущался недостаток в
продуктах, цены подскочили, хлеб стоил 3 рубля фунт. Союзники
все не появлялись, никакой помощи ни извне, ни изнутри подо-
спеть не могло, и 14 декабря 1918 года министерство вынесло
постановление о сдаче города. Власть была передана демократиче-
ской городской думе, которая несколькими месяцами раньше была
распущена и заменена <Комиссией по делам городского хозяйства>
с И. Н. Дьяковым во главе. Теперь, в последний час гетману
пришлось потревожить <революционную реликвию> - Е. П. Ряб-
цова, которому по традции была вручена власть над городом в
эти переходные дни.
В Киев вступили войска Директории, во главе с командиром
<осадного корпуса>, галичанином Коновальцем.
Как могло случиться, что правительство гетмана, державшееся
8 месяцев и установившее во всей стране относительный порядок,
1 1 декабря был объявлен призыв 2?-летних, через неделю - мобили-
зация всех мужчин от 20 до 30 лет. Главнокомандующим гетманскими вой-
сками был граф Келлер.
48
исчезло с лица земли в течение каких-нибудь двух-трех недель,
почти беа борьбы и сопротивления? Ключ к разрешению загадки
был, разумеется, в той позиции, которую заняли в отношении вос-
стания Петлюры немцы. У нас настолько прочно укоренилась уве-
ренность, что на Украине ничто не рроисходит против воли нем-
цев, что неожиданный успех восстания многие стали объяснять
прямым содействием и руководительством с их стороны. В действи-
тельности, однако, никакой прямой помощи немецкие войска пов-
станцам не оказывали; содействие их выражалось, пожалуй, только
тем, что отдельные немецкие отряды охотно давали себя обезору-
живать и таким образом снабжали войска Директории оружием.
Но не помогали немцы и гетману. А без их помощи вся гетманская
держава должна была моментально лопнуть, как мыльный пузырь.
Немецкий нейтралитет во время восстания Петлюры не объ-
яснялся ни сочувствием повстанцам, ни (как некоторые говорили)
злокозненным желанием оставить на Украине хаос и тем повредить
Антанте. Лучшее объяснение этого нейтралитета заключается в
приведенных мною выше словах, которыми лейтенант Бюттнер
мотивировал прекращение дела П. о шпионаже: ... У истощенной, уставшей и разочарованной герман-
ской армии не было ни малейшей охоты проливать кровь ни за,
ни против гетмана. Ей хотелось возвратиться поскорее домой: в
этом заключалась вся ее политическая платформа.
Войска Директории вступили в Киев, на Софийской площади
был устроен парад; самой Директории, приехавшей несколькими
днями позже, была устроена торжественная встреча на вокзале.
Произошла очередная - по счету четвертая - перемена власти.
Первые дни Директории живо напомнили мне начало ноября
1917 года, когда впервые над нами получили власть украинцы.
Сразу в политике и общественности установился тот же грубова-
тый 1 и вызывающий тон. Но только на этот раз наши власти-
тели, имея за собой феерический успех поднятого ими восстания,
чувствовали себя уже подлинными национальными героями. По-
этому время владычества Директории, каких-нибудь шесть недель,
было временем самого необузданного украинского национализма
и руссофобства. И вместе с тем это было время неслыханно-кро-
вавых и жестоких еврейских погромов.
Единственное административное мероприятие, которое Директо-
рия успела не только декларировать, но и осуществить, было сня-
тие всех имевшихся в городе русских вывесок и замена их украин-
скими. Центр тяжести приказа лежал не в том (как обычно бывает),
чтобы каждый магазин имел обязательна украинскую вывеску, а в
том, чтобы русские вывески были обязательно сняты. Русский язык
не допускался даже наряду с украинским. Вывески же на иностран-
ных языках не подлежали снятию. Приказ о немедленной украини-
----
1 Характерно в этом отношении то, что народный вождь Петлюра для
поднятия дисциплины в своих войсках ввел наказание розгами!
49
зации вывесок частным образом мотивировался тем, что галицийские
войска, которых Петлюра призвал освобождать Украину, были
весьма сконфужены, когда они, овладев, наконец, Киевом, оказа-
лись в совершенно русском городе. Между тем для них-то русский
язык был действительно чужд и мало понятен. И вот, уступая
чувствам своих войск, атаман Коновалец издал свой исторический
приказ, следы которого долго еще напоминали киевлянам об эфе-
мерном владычестве Директории.
В большинстве случаев там, где вывески содержали только
фамилию владельца магазина, реформа ограничилась изменением
орфографии. В середине слов <и> были заменены , в окончании,
напротив, .заменялись <и>. Так, <Вишневскiй> превращался в
<Вiшневський> и т. п. Твердые знаки исчезли безвозвратно. Ал.
Яблоновский острил потом в одном фельетоне, что киевские спеку-
лянты усиленно скупали в эти дни все твердые знаки, снимаемые
с вывесок, рассчитывая при следующем повороте на большой спрос
на этот товар. Реформа имен нарицательных на вывесках была
более радикальна. <Столовая> превращалась в <идальню>, <парик-
махерская>-в <голярню>, <женские болезни>-в <жиночи хороби>.
Весь город в эти веселые дни представлял собой гигантскую
малярную мастерскую. Улицы были полны лестниц, ведер с красками
и т. п. Особые патрули расхаживали по городу и проверяли,
исполнен ли приказ. В случае каких-либо орфографических сомне-
ний они же разрешали их с авторитетностью академии наук...
Наряду с национализмом директория воскресила в усиленном
виде еще одну традицию начальной эпохи рады: соревнование с
большевиками в левизне. Состав правительства был сплошь социа-
листический, причем преобладающее значение имели украинские
эсдеки и украинские эсеры. В самой Директории руководящей
фигурой был ее председатель Винниченко. Окруженный ореолом
славы, Петлюра был занят войсковыми делами. Остальные члены
Директории - Швец, Андриевский и Макаренко - не имели значения.
А Винниченко, всегда принадлежавший к наиболее левому флангу
национально-украинского движения, стал тогда все более и более,
как выразились бы теперь, <большевизанствовать>.
Вопросы государственного строя возрожденной Украинской
народной республики были совершенно не выяснены. Ясно было
одно: родившаяся из народного восстания Директория должна была
опираться на народные массы. В прежние времена такая пред-
посылка повела бы к установлению демократической конституции,
всеобщего избирательного права и т. д. Но ведь с 25 октября
1917 года : демократизм был объ-
явлен опаснейшим из буржуазных предрассудков. Потому-то Ди-
ректория, по примеру большевиков, предпочла ввести аристократию
наизнанку. И воплощением этого псевдо-народного принципа должен
был явиться своеобравный представительный орган - <Трудовой кон-
гресс>.
По закону о выборах в Трудовой конгресс избирательными
50
правами обладали три сословия: крестьяне, рабочие и трудовая
интеллигенция. Собственники, промышленники и торговцы были
лишены права голоса. При этом весьма любопытна была конструк-
ция представительства от третьей группы - <трудовой интеллиген-
ции>. По инструкции о выборах в ее первоначальной редакции
адвокаты, профессора и врачи были исключены из числа избира-
телей. Звание трудового интеллигента уделялось только сельским
учителям, служащим и, в качестве представителей медицины, фельд-
шерам. Повидимому, кто-то обратил внимание директории на вызы-
вающий и карикатурный характер этой инструкции, и в конце
концов наряду с фельдшерами были допущены и врачи. Адвокаты
и профессора также удостоились права голоса. Все интеллигент-
ские группы в своей совокупности имели, однако, столь ни-
чтожное представительство, что их голоса не имели никакого ре-
ального значения.
Среди заинтересованных кругов города Киева пред созывом
трудового конгресса довольно горячо обсуждался вопрос: участво-
вать ли в этих выборах? Была образована комиссия из пред-
ставителей советов присяжных поверенных и помощников присяж-
ных поверенных, союза врачей, профессоров, союза младших пре-
подавателей высших учебных заведений, союза инженеров, учителей
и других интеллигентских групп. Этой комиссии, которая получила
название <контактной>, было поручено вынести решение по вопросу
об участии в выборах, а при нужде и руководить самой выборной
кампанией. Большинство в комиссии оказалось против бойкота, и
в выборах мы участвовали.
Помню, как мы с д-ром Г. Б. Быховским и приват-доцентом А. К.
Елачичем составляли, по поручению контактной комиссии, какое-то
предвыборное воззвание. Помню и собрание адвокатов, на котором
избирались представители на <губернский съезд уполномоченных
трудовой интеллигенции>. Помню, наконец, и самый губернский
съезд.
Съезд заседал в зале купеческого собрания и продолжался день
или два. Выборы депутатов в конгресс производились по спискам,
согласно пропорциональной системе. Все украинские группы вы-
двинули блоковый список; кроме того, были выставлены списки
эсеров, эсдеков и <беспартийной интеллигенции>. Этот последний
список и принадлежал нашей контактной комиссии; его поддержи-
вало подавляющее большинство делегатов адвокатуры, врачей, про-
фессоров и т. д. Вероятно, он нашел бы сторонников и среди дру-
гих групп. Но запуганность наша в отношении украинского эасилия
была так велика, что было решено объединить все неукраинские
голоса на каком-либо одном списке, чтобы провести хоть одного
депутата не украинца. Выбор пал на список N 2 - эсеров-меньше-
виков, возглавляемый бывшим министром труда во Временном пра-
вительстве, Гвоздевым. Списки эсеров и наш были сняты, все мы
голосовали за список N 2 и, к удивлению и досаде, в конечном
результате провели не только оборонца Гвоздева, но и следовавшего
Окончание
----------------
На главную страницу / To main page
Синонимы ключевых слов: GOLD4150
Counter: .
(Выставить как: / To expose as:
http://aravidze.narod.ru/GOLD4150.htm ,
http://www.geocities.com/sekirin1/GOLD4150.zip .
)