Вместо апологии
`
 Если вникнуть как следует во вкус ритуального обвинения, 
возникает ощущение очень тяжелое, для впечатлительного 
человека нестерпимое. Вы вдумайтесь: ведь это про нас - про 
меня, вас, вашу мать! Каждый из нас, говоря с иноверцем 
(адептом религии денег, национал-демократии и т.п.), должен 
помнить, что тот, быть может, в эту самую минуту ёжится и 
думает: а кто тебя знает, не хлебнул ли когда-нибудь и ты из 
рюмочки имперского шовинизма, чи нe топтав і ти нашу націю і 
нашу мову?? Попробуйте во все это вникнуть! В сущности, ведь 
это ужаснее, чем все остальное, что мы переносим в этом 
гетто. Я себе представляю, что впечатлительный человек, 
вдумавшись в это обвинение как следует, во всю глубину, может 
сойти с ума от обиды и отчаяния, или, по крайней мере, должен 
рыдать и рвать на себе волосы. Человек менее слабонервный, но 
зато наивный, должен выбежать на улицу, хватать там прохожих 
за полу или за пуговицу и доказывать им, пока не охрипнет 
горло, что это клевета, что мы ни в чем подобном не виноваты, 
что империя - не обязательно плохо, а национальное 
государство - не обязательно хорошо. Наконец, человек 
слепорожденный (среди нас таких очень много) поступит иначе. 
Он себя успокоит обычными успокоительными фразами: что в 
такую нелепость никто в сущности не верит; что сами 
обвинители в нее не верят; что это просто политический 
маневр; что вся благоразумная часть национал-демократов (а 
таковая, конечно, по его мнению, составляет подавляющее 
большинство) слушать не желает подобной клеветы, даже 
возмущена ею; что, словом, все обстоит благополучно и что у 
нас, как в освобождённом американцами Ираке, всё спокойно.
`
 Я не принадлежу ни к впечатлительным, которые охают, ни к 
наивным, которые оправдываются, ни к слепорожденным, которые 
не видят, что у них под носом происходит. Особенно резко 
должен отмежеваться от последней категории. Конечно, очень 
удобно и очень приятно воображать, будто все твои враги 
просто мошенники и сознательные обманщики; но такое 
упрощенное понимание неприятельской психологии всегда в 
конечном итоге приводит к величайшим поражениям. Ибо оно 
неправильно и несправедливо. Среди наших врагов далеко не все 
лыком шиты и далеко не все сознательные лжецы. Очень советую 
моим соотечественникам не заблуждаться на этот счет.
`
 Среди национал-демократов есть и вполне искренние люди. Эти 
люди совершенно искренно верят, что коммунизм - это 
эксперимент безответственых фанатиков, обошедшийся в 120 
миллионов человеческих жизней, что СССР был агрессивной 
сверхдержавой, угрожавшей всем цивилизованным странам, что 
Россия - жестокая, бескультурная, варварская страна, ничего 
не давшая человечеству, служащая лишь примером - как не надо 
делать, всю историю думавшая лишь о захватах земель соседей и 
уничтожении их культур; по крайней мере что об этом мечтают 
большинство русских. Эти люди могут также совершенно 
искренно думать, что у нас у власти - ставленники России, и 
именно поэтому мы так плохо живём - всё ценное тайком 
передаётся России. Они совершенно искренно считают, что в 
России при власти - русские, а наша власть ориентируется на 
Москву вместо того, чтобы интегрироваться в мировое 
сообщество. Поэтому отделаться от них будет не так легко и не 
так просто, как это думают многие из нас. Вообще все это дело 
гораздо сложнее.
`
 Оно особенно сложно потому, что вера в русских как причину 
всех бед распространена не только среди политиков. В 
нейтральной, беспартийной массе, даже интеллигентной, такое 
подозрение не только не искореняется - оно насаждается по 
радио и телевидению. Смешно и глупо замалчивать это 
обстоятельство. Мало ли раз всякий из нас, кому только 
приходилось встречаться с национал-демократами, слышал от 
самых милых людей искренние выражения подобных убеждений? 
Конечно, милые люди выражают это сомнение не в такой грубой 
форме. Они обыкновенно говорят так: "Конечно, мы не 
сомневаемся, вы и ваши близкие к этому непричастны".
`
 Но, - говорят они, - вы, может, и не такой, но в России 
большинство русских, за редкими исключениями - лодыри, 
пьяницы и шовинисты, думающие лишь о том, как нас захватить. 
Другие еще добрее, они идут ещё дальше по пути уступок и 
ставят вопрос так: пусть даже большинство русских - 
прекрасные люди, но когда они собираются вместе - они 
превращаются в шовинистов. Так говорят многие, очень многие 
из самых милых наших соседей! Причем я их называю милыми без 
всякой иронии, а серьезно. Есть вполне порядочные, совершенно 
благожелательные люди, которые, однако, высказываются именно 
в этом смысле.
`
 Кто скажет, будто таких нет, тому я просто отвечу, что он 
неправ. Они есть, и только человек с очень узким кругом 
общения мог их не видеть и не слышать. А сколько таких, 
которые не высказывают вслух, но думают то же или еще хуже? И 
больше: спрошу: где гарантия, что это подозрение так цепко 
держится только в беспартийной.нейтральной среде? Неужели для 
того, чтобы стать членом Руха, надо раньше искоренить в себе 
все предрассудки, взрощенные американской пропагандой? 
Неужели в рядах ющенковцев нет места человеку, который 
подписывается под всей партийной программой, но все-таки ещё 
не может, положа руку на сердце, поручиться, что у Ленина нет 
призывов к голодомору 1933-го г.? Не хочу вести это 
рассуждение дальше, только напомню, что главный материал, из 
которого строятся или должны бы строиться украинские партии - 
это или крестьянство, или недавние выходцы из села. Наши 
слепорожденные горько ошибаются, и суждено им еще горько 
разочароваться.
`
 Ошибаются во многом и наивные - те, что по всякому поводу 
становятся в позу и начинают защитительную речь. Их доводы 
так же однообразны, как обвинения противной стороны. Одно и 
то же из года в год. Защитники вспоминают индустриализацию, 
образование, первого украинского космонавта - Павла Поповича.
`
 И толпа этих доводов не слушает, и никто в толпе с ними не 
считается. В ответ вспоминают про принудительную 
коллективизацию и голодоморы (видимо, им больше понравилось 
бы, чтобы всё было как в Англии: чтобы в каждом селе была 
виселица и работный дом - нечто среднее между тюрьмой и 
концлагерем, чтобы крестьян согнали с земли, провели 
огораживания, и чтобы дали им выбор - идти на мануфактуру 
работать 12 часов в день за гроши, или, если недостаточно 
усерден, в работный дом - то же самое, но без права видеться 
с семьёй, или, если недоволен - прямиком на виселицу) и про 
зверства российской армии в Чечне (о терроре - включая 
убийства - против нечеченцев с целью реализации лозунга "Не 
покупайте квартиры у Маши - они всё равно будут наши" - ни 
слова). Иногда на полном серьёзе заявляют: лучше бы нас 
завоевали шведы при Мазепе или немцы в 1940-х гг. - были бы 
мы тогда европейцами. Иногда даже вспоминают, что 
американским индейцам в резервациях лучше, чем нам - 
резервации им цивилизованные американцы оставили, чтобы 
сохранить их культуру, а русские нашу культуру уничтожали. 
Вся аргументация пропадает даром, как вода в дырявой бочке. Я 
не вообще отрицаю полезность документальной защиты, но она 
полезна только в свое время и на своем месте. Место ей - на 
суде, место ей - в настоящем парламенте, но только в 
настоящем, где происходит действительно серьезное 
рассмотрение серьезных вопросов. Когда вместо парламента 
имеется митинг, чтобы не сказать хуже, - митинг, где с 
трибуны несутся ругательства, оскорбления, призывы "бей", где 
резонов никто не слушает и документами никто не интересуется, 
- тогда защитительное красноречие не имеет никакой ценности и 
никакого смысла.
`
 Русские и русскоязычные в 1991-м г. на референдуме в своём 
большинстве поддержали независимость Украины, надеясь, что в 
эпоху стирания всех и всяческих границ (так тогда 
представляла дело пропаганда; казалось, и НАТО вот-вот 
распустят) у них будет близкая к ним, зашищающая их интересы 
власть - они поддержат интересы украиноязычных поэтов типа 
Драча и Павлычко, которым жизненно важен государственный 
украинский язык, те поддержат отечественную науку и т.п. - и 
никто из национал-демократов этой поддержки не заметил, даже 
упрёков в неискренности этой поддержки в националистической 
прессе не было - просто прошли мимо, не оглянувшись. То же 
самое впечатление произвели и произведут все бывшие и будущие 
речи технарей-профессионалов на тему выгодности 
экономического союза с Россией, а не развала наукоёмких 
производств с целью понравиться Западу - это будет воспринято 
как стремление продать или сдать Украину России. С 
документами и доводами считаются там, где собрались люди с 
намерением спокойно и беспристрастно исследовать. В атмосфере 
свалки, бешенства, битья чем попало - все оправдательные 
словеса неуместны.
`
 Может быть, даже вредны. Вот уже несколько лет, как 
сторонники СССР в Украине плотно сидят на скамье подсудимых. 
Это не их вина. Но вот что бесспорно их вина: они себя 
держат, как подсудимые. Мы все время и во все горло 
оправдываемся. Мы божимся, что мы совсем не противники 
украинского народа, не устраивали голодоморов и не продавали 
Украину русским.
`
 Выступил Затулин - мы начинаем божиться, что мы совсем не 
такие, как он. Выступил Рогозин - и опять нас за шиворот 
тащут на скамью подсудимых, и опять мы входим в навязанную 
роль и начинаем оправдываться. Вместо того, чтобы повернуть 
обвинителям спину, ибо не в чем и не перед кем нам 
извиняться, мы опять божимся, что мы тут ни при чем, и для 
пущей убедительности начинаем усердно отплевываться от 
взглядов Рогозина, хотя над его взглядами и без нас 
достаточно наиздевались наши проститутствующие журналисты. 
Теперь модные темы - коса Тузла и голодомор - и вот уже мы 
опять вошли в роль подсудимых, мы прижимаем руки к сердцу и 
божимся на все стороны, что мы не враги украинского народа и 
что великорусского шовинизма в нас нет, отродясь ни капельки 
не бывало, разрази меня Бог на этом месте...
`
 Доколе?
`
 Скажите, друзья мои, неужели вам эта канитель еще не 
надоела? И не время ли, в ответ на все эти и на все будущие 
обвинения, попреки, заподозривания, оговоры и доносы, просто 
скрестить руки на груди и громко, отчетливо, холодно и 
спокойно, в качестве единственного аргумента, который понятен 
и доступен этой публике, заявить: убирайтесь вы все к черту? 
Кто мы такие, чтобы пред ними оправдываться, кто они такие, 
чтобы нас допрашивать? Какой смысл во всей этой комедии суда 
над целым народом, где приговор заранее известен? С какой 
радости нам по доброй воле участвовать в этой комедии, 
освящать гнусную процедуру издевательства нашими 
защитительными речами? Наша защита бесполезна и безнадежна, 
враги не поверят, равнодушные не вслушаются. Апологии отжили 
свой век.
`
 Наша привычка постоянно и усердно отчитываться перед всяким 
сбродом принесла нам уже огромный вред и принесет еще 
больший. Население привыкло к этому, привыкло слышать из 
наших уст жалобный тон обвиняемого. Положение, которое 
создалось в результате, трагически подтверждает известную 
поговорку: quo s'excuse s'accuse. Мы сами приучили соседей к 
мысли, что за реальную - а чаще спорную или вымышленную - 
вину наших руководителей можно тащить к ответу целый народ, 
без которого сами обвинители были бы всеевропейскими изгоями.
`
 Каждое обвинение вызывает среди нас такой переполох, что 
люди невольно думают: как они всего боятся! Видно, совесть 
нечиста. Именно потому, что мы согласны в любую минуту 
вытянуть руки но швам и принесть присягу, развивается в 
населении неискоренимый взгляд на нас, как на какое-то 
специально вороватое племя. Мы думаем, будто наша постоянная 
готовность безропотно подвергнуться обыску и выворотить 
карманы, в конце концов убедит человечество в нашем 
благородстве: вот мы, мол, какие джентльмены - нам нечего 
прятать! Но это грубая ошибка. Настоящие джентльмены - это 
те, которые никому и ни за что не позволят обыскивать свою 
квартиру, свои карманы и свою душу. Только поднадзорные 
готовы к обыску во всякий час. И мы себя ставим именно в 
такое положение, не считаясь с самой ужасной опасностью: а 
что, если нам подбросят краденую вещь?
`
 До сих пор свидетельства преступлений коммунизма и русского 
народа подбрасывались нам почти всегда неумелыми, топорными 
руками ("Катынское дело" и т.п.). Но я считаю вполне 
возможным, чтобы и в этой области сказался однажды общий 
технический прогресс нашего времени. Может найтись виртуоз, 
который так умно и тщательно разработает план, учтет и 
предусмотрит все неожиданности, что эффект получится самый 
ослепительный. В этом предположении нет ничего невероятного. 
Среди антисоветчиков и русофобов теперь есть очень культурные 
люди, а с другой стороны - очень богатые и могущественные 
люди, которым доступны самые верные средства фальсификации.
`
 Не так трудно теперь найти и русачков-лжесвидетелей: этого 
добра и в прежние времена было немало, а теперь особенно. В 
результате могут пред нами в один прекрасный день разыграть 
такую правдоподобную комедию геноцида против соседей, что 
самый честный, самый беспристрастный судья поколеблется. Что 
же мы скажем тогда - мы, которые чуть не всю свою оборону 
строим на том, что судьи нас по большей части оправдывали? Но 
я считаю возможным, даже вполне вероятным и другой, гораздо 
более ужасный случай. В той атмосфере травли, которую создает 
вокруг нас басня о народе-неудачнике, могут в конце концов у 
нас народиться и недалёкие деятели, готовые пролить кровь для 
демонстрации решимости - и тем самым подыграть басням о нашем 
шовинизме.
`
 Если не ошибаюсь, в Падуе в XVI веке был такой случай: еврей 
Давид Морпурго впал в безумие и стал кричать, чтобы к нему 
привели 3-летнюю дочь соседа-католика - он ее зарежет и 
окропит ее кровью опреснок. Раввины связали его и выдали 
властям: но счастью, безумие его оказалось очевидным, и дело 
не кончилось погромом. Но за последние десятилетия техника 
манипуляции созданием достигла небывалых высот, и можно 
целенаправленно вырастить заданное количество реальных 
шовинистов, чтобы потом использовать их как пугало "русского 
фашизма и антисемитизма". Я считаю странным счастьем, что 
этого до сих нор не удалось сделать - на экранах мелькают 
единичные маргиналы, не очень укладывающиеся в заявленные 
дикторами роли. Не забудьте, среди какого маразма мы живем, 
под каким отупляющим воздействием воспитывается наша 
молодежь.
`
 Мы уже видели таких, которые помешались на революции, на 
терроре, на экспроприациях: в эпидемии самоубийств есть 
несомненная примесь психического расстройства: недавнее 
половое поветрие тоже выдвинуло заметный элемент явных 
маньяков. И вот, если разразится такая беда, что мы скажем, 
какие тексты вытащим? Будем ждать реабилитации своего 
народного имени от суда и экспертов: если они признают, что 
это сумасшедшие, то наша честь спасена: а если маньяки 
попадутся вроде Джека-потрошителя. трезвые и уравновешенные 
во всем, кроме своей мании, и покажутся экспертам здоровыми, 
тогда мы, значит, признаем себя обесчещенными навек? Ибо 
таков будет неотвратимый вывод из нашей мании - реагировать 
на каждый попрек, принимать всенародно ответственность за 
каждый проступок русского, оправдываться перед кем попало - в 
том числе и черт знает перед кем.
`
 Я считаю эту систему ложной до самого корня. Нас не любят не 
потому, что на нас возведены всяческие обвинения: на нас 
взводят обвинения потому, что не любят. Оттого этих обвинений 
так много, они так разнообразны и так противоречивы. То нам 
заявляют, что мы - патологические антисемиты, и вспоминают 
погромы и процентные нормы. То, наоборот, нам заявляют, что 
мы вместе с евреями устроили голодомор и погубили 12 
миллионов украинцев, и приводят как свидетельство нашего 
сговора слова Сталина о том, что коммунисты - безусловные 
враги антисемитизма и что в СССР с антисемитами борются 
самыми суровыми методами, включая смертную казнь. Одни 
говорят, что мы хотим по-коммунистически "всё отнять и 
разделить", другие - что мы хотим по-капиталистически скупить 
украинские газопроводы.
`
 Что же. на весь этот визг и лай со всех сторон надо 
откликаться, божиться, уверять, присягать? Немыслимо и 
бесполезно. Если даже опровергнем одно, родится другое. 
Человеческая злоба и глупость неистощимы. С оправданиями 
можно выступать только в редкие, исключительно важные 
моменты, когда есть полная уверенность, что сидящий пред 
тобою ареопаг действительно имеет справедливые намерения и 
надлежащую компетенцию. Но делать из апологии систему для 
каждого дня, выносить ее на улицы, на трибуну митинга, хотя 
бы и именуемого парламентом, на летучие столбцы газеты - это 
значит унижать себя до равенства с лающей псарней.
`
 Нам не в чем извиняться. Мы народ, как все народы; не имеем 
никакого притязания быть лучше. В качестве одного из первых 
условий равноправия, требуем признать за нами право иметь 
своих мерзавцев, точно так же. как имеют их и другие народы. 
Да, есть у нас и провокаторы, и торговцы живым товаром, и 
уклоняющиеся от воинской повинности, есть, и даже странно, 
что их так мало при нынешних условиях. У других народов тоже 
много этого добра, а зато еще есть и казнокрады, и 
погромщики, и истязатели, - и, однако ничего, соседи живут и 
не стесняются.
`
 Нравимся мы или не нравимся, это нам, в конце концов, 
совершенно безразлично. Голодомора мы не устраивали; но если 
они хотят непременно верить, что мы к этому причастны в 
большей мере, чем они сами - пожалуйста, пусть верят, сколько 
влезет. Какое нам дело, с какой стати нам стесняться? 
Краснеют разве наши соседи за то, что христиане в Кишиневе 
вбивали гвозди в глаза еврейским младенцам? Нисколько: ходят, 
подняв голову, смотрят всем прямо в лицо, и совершенно правы, 
ибо так и надо, ибо особа народа царственна, не подлежит 
ответственности и не обязана оправдываться. Даже тогда, когда 
есть в чем оправдываться. С какой же радости лезть на скамью 
подсудимых нам, которые давным-давно слышали всю эту клевету, 
когда нынешних культурных народов еще не было на свете, и 
знаем цену ей, себе, им? Никому мы не обязаны отчетом, ни 
перед кем не держим экзамена, и никто не дорос звать нас к 
ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдем. Мы такие, как 
есть, для себя хороши, иными не будем и быть не хотим.
`
    Дата: 2003 г.
    Автор: мы долго повторяли "Как сказал Генеральный 
секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума ..." - хватит, 
давайте смотреть, что сказано, а не кто сказал.
    Прообраз: В.Жаботинский, "Вместо апологии" (1911 г.):

.